Адреналиновые составляющие любого путешествия

Пожалуй, начну со своего стихотворения и пусть оно послужит эпиграфом.

Большой любитель автостопа,
Дивлюсь всегда однообразию —
Прошу подкинуть до Европы,
Но почему-то еду в Азию.

Приезжая из заграничного путешествия хочется непременно рассказать друзьям о полученном впечатлении, о пережитом и увиденном. Каждый из нас замечал, что в восторженном потоке описания красоты архитектуры или природы обязательно будет присутствовать история о забавно-конфузной бытовой ситуации. Было ли причиной возникших трудностей незнание языка или столкновение разной ментальности, непривычного уклада жизни — в этот момент не важно. Важно совсем другое: чем глупее и нелепее подробности, тем сильнее и вдохновеннее их смакование.

К примеру, я всегда с особым красноречием вспоминаю случай, как перепутал жидкости в ванной комнате отеля и с большим наслаждением вымыл голову унитазным гелем.

Что интересно: увеличение количества таких историй сильнее врезает в память время проведённое за рубежом.



Думаю, именно в этом кроется основная причина возрастающей популярности автотуризма. Передвигаясь по незнакомой стране в составе тургруппы и выполняя подсказки всезнающего, услужливого гида невозможно полностью погрузиться в чужую языковую среду, нереально вкусить полной ложкой обычаи гостеприимного народа. Другое дело самостоятельный вояж! Предстартовое волнение и последующие адреналиновые составляющие совершенно необходимы для туристической эйфории. Главное только не переусердствовать с этим, как один бывший коллега по цеху.

Работал в нашем коллективе щуплый, хилый деревенский мужичонка всю жизнь отдавший заводу. Под занавес, перед пенсией поощрили его загранкомандировкой. Не знаю какое чувство пришло к нему первым: счастье или страх — больно уж робок был Николай. Дядька этот далее родного Воронежа никогда не выбирался. Разве что в лес на шашлыки. Потому волновался, переживал крайне сильно. В Шереметьево, перед рейсом, на нервной почве заскочил он в туалет. Как такое произошло неизвестно, только закрывшаяся дверь упорно не желала отворяться обратно, а посадку уже объявили. Растеряно подёргав замок, Коля стал барабанить в перегородки, панически вопрошая первое пришедшее в голову:

— Здесь русские есть?

Что прозвучало вполне органично, ибо русских не оказалось и ему пришлось перелазить под потолком. Перепуганный, вымазанный с ног до головы побелкой, успел-таки прибежать Коля на регистрацию.

На обратном пути Николай снова отличился, но теперь уже в парижском аэропорту Шарль де Голль. У регистрационной стойки огромный темнокожий служащий проверял паспорта у пассажиров. Заурядная процедура ничем особым не отличалась. Со словами:

-Бонжур! — проверяющий протягивал руку за документом.

Короткая сверка и пожелание приятного пути:

-Бон вояж!

Очередь неспешно двигалась, всё повторялось заученно, монотонно. Рука- паспорт, проверка — улыбка и дежурная фраза, с лёгким оттенком то ли надменности, то ли ощущения маленькой власти. Дескать: «тут тепереча от мене всё зависит».
Регистрирующиеся текли сплошной рекой, бесконечным потоком лиц и удостоверений. Коллега сумел добавить в процедуру эмоций и запомниться таможеннику. Увидев перед собой руку контролёра, Коля с жаром сгрёб её в свою пятерню, сотрясая в длительном рукопожатии. Вышло это у него совершенно инстинктивно, не нарочно, а осознание своей ошибки ввело в некий ступор.

Богатырь-абориген за стойкой и щуплый сельский житель из под Воронежа, не мигая, около минуты растерянно не могли расцепить руки, оцепенело изучая друг друга под общий смешок присутствующих. Подобно Давиду низверг Николай французского Голиафа, придав его глазам сначала испуганное, затем ироническое и как итог живое человеческое выражение.



Читающий эти строки, конечно, уже понял, что перед ним не обычный отчёт о поездке, а скорее попытка ещё раз вспомнить и пережить те самые адреналиновые инъекции. Этакие психологические якоря, задерживающие в нашей памяти скоротечное путешествие.

В самолёте, по пути в Париж, начав изучать французский язык по разговорнику, я с большой радостью обнаружил: многие слова совпадают до буквы, а некоторые схожи и понятны. Например, бортовой иллюминатор — окошко в которое можно что-то рассмотреть, обзывается почти родным и близким словом «Юбло». Что пытаемся разглядеть подходя к человеку? Правильно. Но это так, отвлёкся. Хотя с другой стороны вот такие лингвистические находки или мелочи быта, встречающиеся повседневно, как ничто другое помогали нам впитывать новизну.

Совершенно неподдельный восторг накрыл меня с головой, когда в поезде Париж — Шомон захотелось вымыть руки. Сколько не нажимал снизу на краник, сколько не изучал его на предмет открывающих ручек — тщетно, вода отсутствовала. Лишь посантиметровое обшаривание пространства подсказало выход: кнопка для её пуска располагалась под ногой. Понимание того, что так удобней, что это норма, всё приходит позже. Сколько же эмоций в начале, сколько скулящей и повизгивающей радости! Да, да, именно! Ибо со стороны я сильно напоминал молодую собачонку обнюхивающую новую незнакомую среду.

Один из самых чистых бриллиантов в копилке историй о нашей непуганой наивности – маленький эпизод с ещё одним великовозрастным «щенком» по прозвищу Самоса. Лет пятьдесят ему было, может чуть больше. Зачем считать года? Да затем, чтобы убедиться: и в этом возрасте мы бываем сродни слепым кутятам. В Миланском аэропорту встретили его коллеги, прожившие там достаточно долго, съевшие не один килограмм макарон. Достаточно долго для того, чтобы бил ключом в них стержень бывалых, коренных миланцев.
Прекрасно понимаю я Самосу( в миру Александра): когда с трапа смотришь на всё большими глазами, воленс-неволенс проникаешься доверием к опытному руководящему спутнику. Матёрое всезнайство необходимо своей услужливостью: «стань сюда, иди туда, возьми это, нажми то» — иначе нельзя, ведь голова кругом идет. Наступил момент небольшого затмения и у Александра. Подобно мне у рукомойника, в поиске открывающих элементов, вопросительно посмотрел на аборигена. Последовала подсказка:

— Надо поднести руки и назвать фамилию. Встроенный чип, запомнив её, будет впредь открывать при произношении.

Самоса кивнул и легкомысленно выполнил указание, поднося ладони:

— Чааалыых…


Двенадцать лет назад я и группа коллег находились в служебной командировке во Франции, в регионе Шампань-Арденны. Примерно с мая по ноябрь.

Работали в местечке Ножан, на фирме «Форж де Курселль». Это Верхняя Марна. Первое время знанием языка похвастаться мы не могли, разве что старший группы знал три слова: «Мерси», «Пардон» и «Па проблем». Последнее регулярно употреблялось им во всех случаях, когда первые два явно не подходили для обоюдного взаимопонимания. Как нельзя лучше подходило оно для заказа еды, когда гарсон перечислял возможные варианты.

Помните: «Счастье – это когда тебя понимают»?
Устав от ежедневных винных вливаний, решил попросить я стакан молока в уютном ресторанчике. Но, вот беда: вылетело из мозговой шкатулки нужное слово, коротенькое «ле», а молока хотелось нестерпимо.
Спиной, затылком, всеми нервными окончаниями улавливал я волну блаженства, которая как цунами шла по лицам сидящих за столиками. Перебрав все подходящие звуки французской и английской речи, уже перешёл к мычанию и приставлению рожек к голове. С улыбкой смотрела этот театральный этюд молоденькая официантка Ан-Софи. Она, конечно, всё давно поняла, но помогала публике получать наслаждение. Скучное, дремотное поедание сыра прекратилось здесь после первого же появления нашей четвёрки.



Вместе с Ан-Софи работала ещё одна прелестница, звали её Изабель. Скажу честно: на целых шесть месяцев влюбился в эту девушку. Она была обворожительна, я готов был бесконечно долго наблюдать, как она мотыльком облетает столики, но каждый раз ресторан неизбежно закрывался и надо было уходить. В такие минуты хотелось писать стихи и непременно высоким стилем. К сожалению, для меня это бесполезное занятие. Всё равно бы ничего не вышло. Позволю себе маленькое лирическое отступление, чтобы стало ясно почему я так считаю.

Вспомните, с каких стихов все мы начинаем в юности? Речь о чувственной, возвышенной, можно даже сказать возвышающей лирике. Той, что силой слова поднимает человека то к заоблачным горизонтам сладких грез и мечтаний, то тисками сжимает душу и заставляет реветь белугой.
Это заряд, заряд романтики на всю жизнь и я не был исключением.

Много-много лет назад, впервые, придя утром домой со свидания, был полон могучего, бурлящего вдохновения.
Схватившись за ручку и возбужденно перебирая в уме красивые слова, образы стал писать строчку за строчкой. Впрочем, также быстро вычеркивая их, так как хотелось воссоздать пережитое в точности и деталях. Для первого раза трудно, невыполнимо, но мне почему-то казалось, что залог успеха именно в этом. Слова упорно не желали рифмоваться, но наконец, с большим трудом осилил свои первые в жизни четыре строки:

На скамейке с прелестницей Катей
Упивались горячностью губ,
А дворняги завистливо как-то
Разбегались на поиски сук.

Засыпал я счастливо и блаженно. Сознавая, что на одного гения любовной лирики мир сегодня стал богаче.

С тех пор мне не удалось написать что-то более сильное, более целостное по красоте восприятия. Безуспешные попытки зарифмовать пережитое поэтично и образно также очень хорошо помню. Они получились столь же немногословны. Но не это важно, главное в них присутствовала луна — самый неотъемлемый атрибут влюбленности.

Девчонку как-то раз весной
Сравнил с большой звездой полярной.
Чего не скажешь под луной
Когда твой секс нерегулярный?

Поразительно, как не старался, но так и не смог раздуть сердечные охи и ахи до больших поэм.
В те дни Изабель была для меня настоящим бриллиантом Франции, городка и ресторана в частности.

Называлось это чревоугодное заведение «Белая лошадь» (возможно, поэтому так непривычно было для всех потребление молока в нём) и располагалось по соседству с центральной площадью Ножана. Небольшого местечка с населением что-то около четырёх тысяч.

Тихое, уютно-прелестное поселение, а по вторникам да четвергам ещё и прекрасное. По этим дням Ножан тонул в цветах, тогда как обычно в них просто купался. Центральная площадь, прилегающие улочки, подступы к ним, всё это погружалось в запахи и раскрашивалось замысловатой палитрой. Рынок, где торгуют одними цветами! Ни колбасы, ни окороков, ни картошки. Как же они любят цветы! Они везде: на клумбах, в окнах, за окнами, на балконах, на стенах домов.

Поразительно, но никто не ломает, не рвет, не изучает как устроен горшок с геранью внутри. Не любознательны видимо…

Но пошутить любят:) В фонтан, что ниже на фото, мальчишки иногда подсыпают стиральный порошок.



Один знакомый заводчанин прожил здесь чуть более года. И обосновано считал, что этого времени с лихвой хватило для завершения культурного самообразования, а потому стремился привить местному населению привычку вспоминать о русских с теплом и лёгкой улыбкой. Владимир Иванович носил очень подходящую кличку «Тарзан». Было в его характере что-то от киношного персонажа. Та же кипучая энергия, стремительность и чистота помыслов. Первое, что было сделано – установка прочных, дружеских отношений со старенькой аптекаршей. Зайдя в аптеку, Владимир мило улыбнулся и уверенно изрёк:

— Мадам, сильвупле, алколь.

— Алколь? – мадам явно растерялась, за несколько десятков лет работы такое просили впервые.
Переспросив несколько раз, крайне неуверенно, хозяйка всё же скрылась за дверью и вернулась с пятиграммовой ампулой спирта.

— Но, но, — замотал головой Володя и улыбнулся шире прежнего, — гранде алколь.
Руки его при слове «гранде» начали совершать «рыбацкое» движение, раздвигаясь вширь. Синхронно с руками движение сдублировали глаза старушки:

— Гранде?

Намеренно привожу их диалог без перевода, т.к. пояснять здесь что-то нет нужды, а по-русски пропадает весь смак этой тарабарщины. В конечном итоге сговорились на литре. Этого хватило дней на десять, а затем вновь аптека, вновь улыбка. Каким боком алкоголь к возделываемой ниве просвещения? Катализатор. Любое брошенное зернышко необходимо поливать, стимулировать, а уж зерно знаний тем более.



По выходным Володя развлекал на площади молодёжь игрой на гитаре, заложенной за голову. По вечерам в баре демонстрировал фокусы «втирая» монеты в рукав, затем на них же угощал «Пастисом» наивную подвыпившую публику. Попутно предлагая попробовать выпить пиво смешанное с водкой. Эта смесь до сих пор в Ножане называется «коктейль Владими'р»



Недалеко от Ножана, в Коломбье-лез-Дье-Эглиз, есть мемориальный комплекс памяти Шарля де Голля. Высоченный холм упирается в небо огромным сорокаметровым крестом — Голль тоже был немалого роста и размещает миниатюрный скверик с небольшим домом-музеем. Совсем рядом расположена могила Шарля.

В один из дней приобретенное в аптеке стимулирующее средство подтолкнуло Владимира к замечательному поступку. Очень я был горд за него потом, убеждаясь воочию, как не похожи мы на сонно-инертных европейцев. Поехал наш герой помянуть президента. Немного – немало. Кажется, дата на календаре этому способствовала. Забегая вперёд скажу, что все мои истории совершенно реальны.

У кассы вдруг обнаружил Вова небольшой пробел в знании языка. Спросить по-французски: «Как пройти к могиле?» — оказалось затруднительно. Память выдала только фразу: «Где сейчас живёт президент?» Именно с ней он и обратился к мадмуазель в окошке. Надо ли говорить, каково было удивление кассира!?

— Что Вы, месье, он давно умер!

— Да, знаю я, что умер. Где он сейчас…живёт?

— Говорю же Вам, месье Шарль более не с нами.

-Понятно, а где он …живёт?

Через десять минут такого общения девушку, возможно, хватил бы удар, если бы её всё-таки не осенило и она не указала путь настойчивому туристу.

Подойдя к захоронению, коллега влился в большую группу людей, молча стоящую у надгробия. Деловито протискиваясь меж ними, аккумулируя вопросительные взгляды, уверенно расположился со стаканчиками и бутылкой водки на плите спокойно спящего вечным сном Шарля. Наполнив до краёв оба, по традиции выпил один и не менее сосредоточено стал пробираться на выход. Откуда-то сбоку, очевидно от самого недоуменного, последовал вопрос, прозвучавший робко и приглушенно:

-Мсье, Вы кто?

-Я? Я русский.

Удивление достигло апогея, своего пика в огромной синусоиде пробежавшей по душам и лицам этих скорбящих, оказавшихся родственниками самого де Голля! Но это выяснилось позже, а до этого Владимир успел синусоиду зашкалить, вывести за пределы графика:

-Каждый русский, прибывший в вашу страну, считает своим долгом приехать сюда и почтить память великого Шарля — удивительного человека, большого друга России! -заученная фраза прозвучала эффектно.

Для понимания ситуации, надо знать одну особенность моего друга – чрезвычайно важное, серьёзное лицо, сохраняющиеся независимо от произносимого.

Французы что-то быстро и радостно заговорили, подтверждая искренность сказанного энергичными хлопками по спине Володи. До сих пор радостно за него: сумел-таки вырастить великолепный плод. Плод дружбы.



Следующая история родилась тоже исключительно из-за дружеских чувств. В один отель с нами поселилась бабулька лет восьмидесяти, француженка. Как и все женщины её лет выглядела мадам завзятой модницей: брючный костюм, шляпка, платок на шее. Ужинала она за соседним столиком, дополняя кулинарные запахи ароматом парфюма.

В один из вечеров, рассаживаясь по местам, пожелали ей приятного аппетита. Соседка казалось только этого и ждала, выдав в ответ длинную речь. Как и всем старым людям старушке хотелось общения. Голос собеседницы оказался настолько тих, что разобрать удалось немного, но суть сказанного всё же была ясна. Мадам — актриса! Самая настоящая, с кучей ролей.

Эти ежевечерние монологи переросли в ритуал. Бабуленция заказывала вино и настоятельно приглашала кого-нибудь из нас за свой стол. Обижать отказом не хотелось, да и роль отводилась несложная — время от времени кивать головой, произнося что-нибудь согласительное: «уи, уи!» или «дакор, дакор!» Актриса цвела и благодарно улыбалась. Ей так нравились эти посиделки, что даже перебравшись в другой более дорогой отель — ужинала модница исключительно с нами.

Как-то в воскресный день, гуляя по городку, застали нашу знакомую плачущей около входной двери отеля «Ду коммерц».

— Кес ке пас, мадам?

-Жё пердю код…

Так и есть — потеряла бумажку с кодом. По-французски глагол «терять» звучит особенно выразительно. Надо сказать, на уик-энд маленькое поселение «вымирало» и превращалось в архитектурную пустыню, а вход в гостиницы охранялся только бездушным замком.

Изучив безлюдные улицы, были весьма обрадованы увидев в окне четвёртого этажа нашей «Белой лошади» хозяйку мадам Селин.

-Бонжур, мадам Селин! Маленькая проблема!

Пошла активная жестикуляция в сторону притихшей шляпно-брючной актрисы. К сожалению, слишком слабый голос не позволил той пообщаться напрямую с собеседницей под крышей. Пришлось выступить третьим передаточным звеном. Со стороны зрелище было отменным: две франкоговорящие женщины и россияне в качестве кривого зеркала.



Правда, были и противоположные случаи. Два заводчанина, скажем Гена и Пётр, улетели по служебной надобности в Китай. В азиатских странах заказчики не полагались на нашу лингвистическую сообразительность, поэтому прикрепляли переводчика. Гена же обладал настолько неразборчивой, невнятной дикцией, что его и Пётр то с трудом понимал. Чего уж говорить о китайце Лю.

Толмач от бессилия закатывал раскосые глаза, мотал головой и безнадёжно переспрашивал. Через несколько дней мучений выход был найден: сначала Гена высказывал мысль Петру, а последний переводил с русского на русский. Переводчик вздохнул с облегчением.

Ножан 2001



Но вернёмся во Францию. В сентябре нашу группу разделили и двух человек отправили на другую фирму, под Париж. Накануне отъезда к ним подходили наши местные друзья, с прежнего места работы, прощаться. Хлопали по спине, желали удачи, загадочно улыбались и советовали быть осторожней на новом месте проживания. Просьбу объяснить подробней такое предостережение встречал смех и обещание, что отъезжающие поймут всё сами. Уехали наши воронежцы слегка озадаченные.

Позднее мы с хохотом выслушали рассказ о хозяине отеля, где предстояло жить пару месяцев.
Мсье Жан оказался «голубых» наклонностей и первое время активно искал способы «подружиться».
Наших людей на фото всегда выдают пакеты в руках. Мсье Жан соответственно справа.





После нескольких месяцев проживания, прилетел к нам в группу инженер Валерий с родного завода. Напоил всех привезённой водкой под селедку «Иваси» (есть такой обычай среди заводчан, без данного набора продуктов прибывать за границу некрасиво) и попросил показать достопримечательности. Поколесив с нами на Рено-Лагуне часа полтора по окрестностям, он решился-таки задать вопрос, вертящийся на языке:

— А вы в бордель ездили?

Мы переглянулись и почувствовали себя пионерами на полянке:

-Нее …

-Нет? Да, вы, что охренели? Поехали немедленно!

Валера развёл руки от удивления и с жаром стал объяснять, что время, проведённое в этой стране, было потрачено впустую, что потеряно самое нужное, самое ключевое звено в цепи будущих воспоминаний о Франции.

Не знаю, какой фактор оказался решающим: интерес, водка или многомесячное воздержание, но своего он добился – ближайшее злачное заведение уже приближалось. Припарковавшись метрах в трёх от входной двери, мы решили покурить для храбрости и чем меньше становилась сигарета, тем больше начинали одолевать сомнения в правильности принятого решения.

— Мужики, может, не пойдём? – кто-то предложил робко.

-Почему нет то? Почему? — кипятился Валерий.

-Да, Бог его знает… вдруг, денег не хватит, — загнанная в угол решительность подсказывала логическое оправдание.

-О-о… начинается!

-А, если не понравится никто? — душевный энурез продолжался.

-Мне вас уговаривать?

Даже сейчас, вспоминая, не берусь сказать, какой бы ещё довод последовал от оппонента, если бы не произошло непредвиденное. Заветные врата раскрылись и два огромных темнокожих секьюрити выволокли за шиворот, в чём-то провинившегося, клиента. После хорошего тумака он головой, как штопором, вошёл в брусчатку…

Четыре пары глаз в немом вопросе повернулись разом к главному желающему. После минутного молчания тот всё же обрёл дар речи и отрывисто выдавил:

-Так я ж… только из дома… ещё и не хочу совсем.

Труа 2001



Конечно, вспомнил и записал я лишь малую толику пережитого. А дополнить попрошу читателей. Пожалуйста, пишите в комментариях свои случаи, истории. Пусть это будет страничка, где мы все вместе улыбнёмся.