(Крым и Северная Африка глазами казахстанца)
«Русская эскадра — тактическое соединение кораблей, вспомогательных военных судов Российского Императорского флота, а также мобилизованных пароходов, участвовавших в эвакуации из Крыма военнослужащих Русской Армии генерала Врангеля и гражданского населения, не принявшего большевизм. Существовало в 1920-1924 годах»
(из Википедии)
«Никто не богат настолько, чтобы выкупить собственное прошлое»
(Оскар Уайльд)
Любые поступки влекут за собой бесконечные цепочки последствий.
Некоторые последствия каких-то поступков мы не замечаем, потому что они и составляют течение нашей жизни. А некоторые вдруг проявляют себя ясно и четко, совершенно недвусмысленно предопределяя дальнейший путь — иной раз далеко за пределами открытой на данный момент локации.
Мы не всегда способны сразу разглядеть связь и чередование деталей, из которых сплетен узор жизни любого человека, но обязательно наступает момент — своего рода озарение! — когда все проявляется, как говорится, «от и до». От альфы до омеги.
И какой-то шаг, предпринятый в одном месте, обязательно приведет в результате к последовательному открытию следующих локаций, о которых ты сам некоторое время назад имел смутное представление…
На Крымский полуостров я приехал в свое время не просто поглазеть на окрестности и уж тем более не ради курортного сезона – была первая половина мая, для купания рановато. До этого предварительно побывал еще в соседнем, через пролив, Краснодарском крае, с которым меня многое связывает. В десяти километрах от Краснодара, в поселке Энем, где жили на тот момент мои бабушка и дед, я провел в своем детстве несколько летних сезонов.
Конечно, приезд сюда состоялся не только ради того, чтобы освежить детские воспоминания. Попутно я «сводил» для себя на местности все то, что за многие годы узнал о Белом движении, которым стал серьезно интересоваться еще на закате Советской власти, в бывшем СССР.
Краснодарский край в этом смысле более чем интересен, ибо впрямую связан с формированием белой Добровольческой армии, а впоследствии с боевыми операциями Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), возглавляемых А.И.Деникиным. К слову, через тот же хорошо знакомый мне Энем только что созданная Корниловым, Алексеевым и Деникиным Добровольческая армия проходила в своем знаменитом Ледяном походе ранней весной 1918 года.
В современном Краснодаре (бывшем дореволюционном Екатеринодаре) и потом в Крыму я осознанно искал следы, оставшиеся там от Белого движения. Не все они оказались затертыми десятилетиями Советской власти, а кое-где память о тех далеких событиях даже стали целенаправленно восстанавливать и оберегать.
В пригороде Краснодара, у памятника, воздвигнутого на месте гибели генерала Лавра Корнилова, выставлен теперь казачий пост. После нескольких случаев вандализма местные казаки вынуждены были это сделать. И подошли они к делу со всей основательностью, даже вполне приличный стационарный домик-сторожку соорудили, где караульный казак может укрыться в непогоду. А рядом еще устроили небольшой «музей под открытым небом» с экспонатами местного быта: казачий этнический хутор.
Между прочим, родина бывшего Верховного главнокомандующего русской армией (в июле-августе 1917 года) и впоследствии организатора и вдохновителя Белого движения на Юге России Лавра Георгиевича Корнилова – именно Казахстан. Есть сведения, что его мать на самом деле казашка из рода аргын-каракесек Марьям, которая училась в церковно-приходской школе, в 14 лет приняла православие и стала называться впоследствии Марья Ивановна. В 17 лет Марьям познакомилась с казаком Георгием Корниловым и вышла за него замуж. Именно благодаря своей матери у Лавра Георгиевича такой явно восточный тип лица.
Замечу попутно, что прославился Корнилов еще и как путешественник-исследователь (около 10 лет провел в различных экспедициях), как военный разведчик и военный атташе. Он герой русско-японской и Первой мировой войн, кавалер орденов Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, а также Золотого оружия «За храбрость»…
Чуть позже в ту поездку я побывал в столице Крыма Симферополе, в Феодосии, где разворачивались, пожалуй, самые трагичные и кровавые эпизоды революции начала прошлого века, и в Керчи – откуда уходили на чужбину самые последние корабли Русской эскадры.
Событиям, о которых пойдет речь, в этом году исполнится ровно 100 лет.
11 ноября 1920 года (по новому стилю) генерал Петр Николаевич Врангель, последний правитель белого Юга России, отдал приказ об эвакуации «всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага».
Тогда же вышло одно из последних сообщений Южнорусского правительства, в котором говорилось, что «в виду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных».
Правительство Юга России не имело средств для оказания какой-либо помощи, как в пути, так и в дальнейшем. Поэтому в обращении был совет всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилия врага, остаться в Крыму…
Итак, последний клочок Белой России вынужден был отступить перед силой красных.
Утром 14 ноября в Севастополе генерал Врангель и командующий флотом адмирал Кедров объехали на катере стоящие под погрузкой суда. В тот же день корабли стали выходить в море, а утром 15 ноября прибыли в Ялту. В Ялте погрузка также благополучно закончилась, в городе при этом «было полное спокойствие, улицы почти пусты».
В два часа дня многочисленные корабли пошли уже на Феодосию. Там события разворачивались менее удачно. 1-ая кубанская дивизия генерала Дейнеги, не успев погрузиться, вынуждена была уйти в сторону Керчи. С борта крейсера «Генерал Корнилов» Врангель послал радиотелеграмму генералу Абрамову в Керчь, приказывая «во что бы то ни стало дождаться и погрузить кубанцев». И утром 16 ноября по радио было принято сообщение от Абрамова: «кубанцы и терцы прибыли в Керчь, погрузка идет успешно».
Так вышло, что Керчь пережила эвакуацию позже других крымских городов. Еще 14 и 15 ноября здесь в спокойной обстановке шла посадка на транспорты «Екатеринодар», «Поти», «Самара», «Мечта» и другие суда. За городом офицеры и квартирьеры керченского гарнизона, собранные в отдельный батальон, специально предназначенный для поддержания порядка, встречали подходившие части, указывали им дорогу к пристани и сообщали правила погрузки. Грузились конные части донских и кубанских казаков, местный гарнизон и тыловые учреждения. Ярким солнечным днем 16 ноября на борт взошли и последние патрули юнкеров.
Донской казачий генерал С.К. Бородин так вспоминал события тех дней: «С восходом солнца 2 ноября (это еще по старому стилю) 1920 года многие улицы и площади г. Керчи заполнились всадниками в черных и белых папахах, в защитных английского образца шинелях, с пиками и без них, с шашками и винтовками за плечами. Во вьюках всадников видны были черные кожаные и серые полотняные до верху наполненные переметные сумы, и сверху сум, подпирая заднюю луку, приторочены были одеяла, попоны, мешки с продовольствием, полушубки. Всадники колоннами входили в город, останавливались и слезали с лошадей. Не было среди всадников ни шумного разговора, ни смеха, ни бесшабашной ругани. Каждый посматривал в сторону моря и сосредоточенно думал и ждал приказаний».
Со своими боевыми конями многие казаки прощались со слезами на глазах, целовали их и, перекрестившись, шли к пристани. Другие старались не смотреть в глаза своих любимцев, чувствуя себя виноватыми. Кони инстинктивно чувствовали предстоящую разлуку и пугливо поводили ушами, сиротливо озирались и жалобно всхрапывали.
Погрузка последних казачьих подразделений в Керчи велась уже в спешном порядке, вследствие чего, а также в связи с недостатком мест на судах, не было запасено достаточного количества продовольствия и воды. За городом было брошено огромное количество запряженных повозок, а ехавшие на них старики, обозные казаки и солдаты, женщины и дети нестройными толпами жались к конным колоннам.
Так в последний раз собрались на русской земле донские, кубанские и терские казаки – в самой узкой части Крымского полуострова, в Керчи, небольшом городке того времени, окруженном с трех направлений холмами и морем с четвертой стороны.
Невзрачный и однообразный вид построек города, грязные и неровные улицы, как писали современники, «производили тягостное впечатление на прибывших в Керчь». На лицах казаков отражалась тревога за свою судьбу и неизвестное будущее в скитаниях, продлящихся, быть может, всю оставшуюся жизнь…
В современной Керчи соседствуют вместе (при этом непостижимым образом абсолютно не пересекаясь!) глубокая древность и совершенно типичная «совковость». Все рядом, и одно другому не мешает. С руин античного Пантикапея можно за несколько минут пришагать прямиком в сталинское время — и вокруг возникнет вполне себе аутентичная атмосфера, характерная для России сороковых-пятидесятых годов прошлого века.
Средневековые улицы здесь могут постепенно смениться вполне себе модерновыми постройками. Ну, не самыми модерновыми, а эдак на уровне, скажем, позднего Советского Союза.
А иногда декорации меняются настолько быстро и незаметно для осознания, что глянешь порой «свежим взглядом» – и возникает ощущение, что ты как бы по щелчку пальцев совсем в другое время переместился. Вообще город настолько, если можно так выразиться, «пропитан историей», что уже очень сложно разобрать ее на какие-то отдельные фрагменты. На старых пустынных улочках можно ожидать, такое впечатление, чего угодно.
Того и гляди, выскочит из-за угла какой-нибудь древний грек и с изумлением воззрится на твою персону: а ты, мил человек, какого рожна тут делаешь?! За угол свернешь побыстрее, как говорится, от греха подальше – там уже турок в феске точит по твою душу кривой ятаган. А назад метнешься в испуге (ну куда против ятагана с голыми руками?!) – со всех сторон окружит тебя тут же, на соседней улочке, чем-то неуловимо знакомая быстрая речь. Итальянская, что ли? Ну да, еще в начале XIV века Керчь вошла в состав генуэзских колоний в Северном Причерноморье, центром которых была Кафа — бывшее название Феодосии…
Архитектурные стили переплетаются в кварталах старой застройки совершенно непредсказуемым и, я бы даже сказал, крайне эклектичным образом. Понятно, впрочем, почему — ведь и хазары тут жили в свое время, и тюрки, и византийцы. Ощущение от пронесшихся веков, культур и народов вполне явственно витает в ауре древнего города.
Так что чего только не померещится в этом Крыму, ей-богу!
И вот уж чем необыкновенно богат Крымский полуостров — это руинами древних городов. Только в окрестностях Керчи их несколько: Пантикапей, Тиритака, Нимфей, Мирмекий. Сама Керчь — один из самых древних городов не только России, но и мира; территория современного города была заселена, как утверждают ученые мужи, еще в эпоху палеолита. Более чем 26-ти вековая «официальная» его история перенасыщена удивительной, как я уже написал, мозаичной многослойностью и многонациональностью, хранит в себе бесконечное множество легенд и тайн, до конца так не раскрытых.
И знаете, какое очень четкое и конкретное впечатление возникает от посещения этих, безусловно, исключительно благодатных мест?
Да ведь тут всегда, во все века, бесконечно лилась кровь за обладание данной территорией!
И сам город Керчь, и его окрестности — сплошной некрополь всех времен и народов, начиная от развалин древнего Пантикапея (то есть того, что осталось от некогда процветающей столицы знаменитого Боспорского царства) до известных всем памятников Второй мировой войны на горе Митридат (грозный царь Митридат VI Евпатор тоже, по легенде, погиб как раз на этом месте).
Именно отсюда в ноябре 1920 года уходили в сторону Турции и самые последние корабли с частями Русской армии генерала Врангеля…
Всего с 13 по 16 ноября 1920 года из портов Крымского полуострова (Севастополь, Евпатория, Феодосия, Ялта и Керчь) вышло 126 судов, на которых было вывезено около 150 тысяч добровольных изгнанников с вооружением и боеприпасами, тыловым хозяйством, ротными кассами и боевыми знаменами. Командующим флотилии был адмирал Михаил Александрович Кедров.
Как писал впоследствии П.Н.Врангель: «Беспримерная в истории исключительно успешная эвакуация Крыма в значительной мере обязана своим успехом адмиралу Кедрову».
О судьбе незаурядного морского офицера стоит рассказать подробнее.
Еще в 1912 году морской министр адмирал Иван Константинович Григорович, делая доклад императору Николаю II, охарактеризовал Михаила Кедрова как одного из самых талантливых морских офицеров. В результате чего государь пожаловал его своим флигель-адъютантом.
Однако Кедров не стал продолжать карьеру придворного офицера. В 1913 году он занял капитанский мостик учебного линейного корабля «Петр Великий», а еще через год послужил и на кораблях британского флота, где изучал применение артиллерии в морском бою. Сразу после возвращения на родину ему присвоили звание капитана первого ранга и назначили командиром линейного корабля «Гангут». Об этом периоде жизни Михаила Александровича написал небезызвестный Валентин Саввич Пикуль в романе-хронике «Моонзунд».
Служба Кедрова на линкоре продолжалась до лета 1916 года. 28 июня он получил контр-адмиральские погоны и назначение командиром минной дивизии Балтийского флота — кстати, на этом посту он сменил А.В.Колчака.
После Февральской революции 1917 года Михаила Александровича назначили заместителем морского министра, и фактически несколько месяцев он руководил этим ведомством. Однако отношения с председателем Временного правительства А.Ф.Керенским у него, мягко говоря, не сложились.
Кедрова отправили в Лондон, где он возглавил российскую военно-морскую разведку. В столице Великобритании он провел первые два года Гражданской войны. Когда адмирал Александр Васильевич Колчак объявил себя верховным правителем России, то поручил своему боевому соратнику организацию транспортов по снабжению белых армий, а также назначил его морским экспертом при российском уполномоченном в Париже С.Д.Сазонове.
В начале октября 1920 года правитель Юга России генерал-лейтенант Врангель вызвал Кедрова из Лондона. Он произвел его в вице-адмиралы, назначил командующим Черноморским флотом и поручил подготовить и провести операцию по эвакуации русских войск из Крыма в Константинополь.
Врангель писал в своих мемуарах: «Кедров имел репутацию исключительно умного, решительного и знающего моряка. При личном знакомстве он произвел на меня наилучшее впечатление. После некоторых колебаний адмирал Кедров изъявил согласие должность принять. Этот выбор оказался чрезвычайно удачным».
Михаил Александрович действительно успешно справился с поставленной перед ним задачей (за время перехода во время шторма затонул только один миноносец).
Из Константинополя он еще довел эскадру до тунисского порта Бизерта, а 31 декабря 1920 года сдал ее контр-адмиралу Михаилу Андреевичу Беренсу.
Последние годы своей жизни Кедров прожил во Франции, где играл значительную роль в русской военной эмиграции, был председателем Военно-морского союза.
В 1945 году Михаил Александрович вошел в состав русских эмигрантов, посетивших советское посольство в Париже и приветствовавших победу Красной армии в Великой Отечественной войне.
Однако советского гражданства он не принял.
Скончался М.А.Кедров в Париже 29 октября 1945 года и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. За мужество и героизм, проявленные в ходе боевых действий на море, он в разные годы был награжден орденами: Святого Владимира 3-й и 4-й степеней, Святого Станислава 2-й и 3-й степеней, Святой Анны 2-й, 3-й и 4-й степеней.
В результате успешной эвакуации множество жизней было спасено от красного террора, немедленно развернувшегося в Крыму после оставления его белыми частями. Однако были при эвакуации, что вполне естественно, и весьма специфические «частности».
Переход по морю от крымских портов до Константинополя длился до пяти дней, которые для многих стали труднопередаваемой мукой. Это своеобразная прелюдия тех лишений, которые выпали потом на долю русских эмигрантов и которые им предстояло еще пережить. Жизнь большинства русских по пути к Константинополю и на его рейде проходила в ужасающих своей безысходностью условиях.
Белый офицер Всеволод Саханёв вспоминал впоследствии о своем путешествии на транспорте «Сарыч»: «В трюме было множество народу. Спали вповалку очень тесно. Тут же помещались эвакуировавшиеся с частями женщины — семьи офицеров и сестры милосердия… Огромный транспорт был сплошь заполнен людьми. Спали не только во всех трюмах, но и по всей палубе, так что между лежавшими оставались лишь узенькие дорожки для прохода».
В самом деле, люди спали везде, где только имелось место: на мокрых палубах, в грязных трюмах, у закопченных труб. Особенно тяжело было женщинам и детям. Ко всему прочему, в этой кошмарной обстановке родилось несколько детей и умерло несколько стариков и больных.
Другой «прелестью» плавания к чужим берегам оказалось недостаточное количество туалетов на судах. Например, на «Владимире» было «всего только три уборных на полторы тысячи человек. Бывали случаи, что приходилось стоять по 6-7 часов в живой очереди, чтобы попасть в «заветное место». Если кто-нибудь из очереди выходил хотя бы на минутку, его место мгновенно занималось другим конкурентом, и никакие претензии, споры и ругань не принимались в расчет. Рядом с мужской уборной помещалась и дамская, и друг против друга стояли длиннейшие хвосты из представителей двух полов, и из каждой очереди ежесекундно неслись крики, перебранка, споры конкурентов».
Совершенно естественно, что все эти ненормальности, связанные с огромной скученностью, крайне вредно отражались на здоровье. Под влиянием плохой пищи и спертого воздуха началась дизентерия. Несложно представить, что стало твориться в очередях в «заветные места»…
Как правило, на третий-четвертый день корабли входили в Босфор. На всех военных кораблях, транспортах и буксирах, кроме позывных, были подняты сигналы: «Воды» и «Хлеба». Это были не только обычные морские сигналы и условные знаки. Десятки тысяч людей, запертых в своеобразную плавучую тюрьму, взывали о помощи.
Но пересечение Черного моря и прибытие к Константинополю еще не означали конец мучений для беженцев из красной России.
На рейде им предстояло простоять не одну неделю. Условия жизни лучше не становились. «Стоим на рейде в Константинополе, – записал в своем дневнике генерал Бородин. – Когда и куда поедем, пока не известно. Грязь невыносимая. Вся правая палуба – покрыта слоем мочи человеческой на вершок».
Как и следовало ожидать, в результате скученности, тесноты и грязи беженцев начали одолевать вши. Помыться было негде, сменить белье — даже если имелись запасные комплекты — тоже негде. Вода для умывания не отпускалась, и люди были вынуждены мыться морской водой. В соленой воде мыло не мылилось, а грязь еще больше въедалась в тело. Таким образом, бороться со вшами было крайне затруднительно. Оставалось только время от времени уничтожать их в своем белье. Сначала на судах соблюдались все правила приличий, и о вшах вслух не говорили. Так как в трюмах и на палубах присутствовали женщины, днем мужчины не могли снять белье и очистить его от вшей. Но со временем менялась обстановка и нравы упрощались.
«Дальше шло все хуже и хуже, – вспоминал современник. – Пропадала всякая стыдливость и понятие о приличном и допустимом значительно расширились и упростились… Обилие вшей было так велико, что за один прием каждый из нас убивал их в своем белье штук по 70–80. Под конец нашего пребывания на корабле всякое понятие о стыдливости совершенно исчезло… Об этом времени нельзя вспоминать без душевной дрожи и нравственного потрясения».
Большинство прибывших на константинопольский рейд чувствовало себя никому не нужными беженцами, безмерно утомленными предшествующим отступлением и ужасными условиями пребывания на кораблях. Моральный дух людей был сильно подорван.
Каждый задавал себе вопрос: «Что же дальше?»
Значительная часть пассажиров все же покинула корабли в оккупированном Антантой Константинополе, пополнив собой ряды белой эмиграции.
Но это еще не конец истории про Великий русский исход, значительно превосходивший масштабами всем известный библейский сюжет.
Было и продолжение.
В период с 8 декабря 1920 года по февраль 1921 года флотилия, сведенная в Русскую эскадру, перебазировалась в тунисский порт Бизерту. На кораблях эскадры, помимо матросов и офицеров флота, находилось еще немалое количество беженцев, включая казаков, корниловцев и технические войска.
Как только Бизерта была определена французским правительством окончательной базой для стоянки, корабли вышли в море. Эскадра не принадлежала ни одному из государств, находилась под покровительством Франции и шла в сопровождении французских кораблей. Андреевские стяги реяли над кормой, но на гротмачтах были подняты французские флаги. Переход, кстати сказать, был весьма сложным, ибо совершался в самое ненастное время года.
«… В Бизерту на 33 кораблях, вышедших из Константинополя четырьмя эшелонами 8, 9 и 10 декабря 1920 года, эвакуировалось, не считая больных, 5849 человек, в числе коих было: офицеров 648, гардемаринов 233, кадетов 137, кондукторов 117, матросов 3836, духовенства 13, женщин 626, детей 239.
5 января прибыл «Цесаревич Георгий» и доставил, кроме того, 449 больных офицеров и солдат и 90 человек медицинского персонала с семьями.
Всего в Бизерту прибыло 6388 человек».
(«Записка о состоянии Русской эскадры»)
23 декабря 1920 года первым в порт Бизерты вошел пассажирский пароход «Великий князь Константин». На борту, кроме команды, было множество гражданских лиц, среди которых — историк Николай Кнорринг.
А к середине февраля 1921 года сюда прибыла вся эскадра — 33 корабля, включая два линкора: «Генерал Алексеев» и «Георгий Победоносец», крейсер «Генерал Корнилов», вспомогательный крейсер «Алмаз», 10 эскадренных миноносцев, 4 подводные лодки и еще 14 кораблей меньшего водоизмещения, а также корпус недостроенного танкера «Баку».
Особенно торжественно был отмечен приход старого трехтрубного крейсера «Генерал Корнилов», он же бывший «Кагул», а еще раньше — «Очаков». Что любопытно, именно с него в далеком 1905 году руководил Севастопольским революционным восстанием лейтенант Шмидт. Этот крейсер нес серьезную боевую нагрузку на протяжении всей Первой мировой войны: охотился за немецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау», обстреливал турецкое побережье, ходил в разведки, топил турецкие торговые суда, прикрывал минные постановки и сам ставил минные заграждения.
Командующий эскадрой адмирал Кедров со своим штабом стоял на мостике «Генерала Корнилова» и приветствовал каждое русское судно, уже стоявшее в порту. Тут же размещался штаб генерала Врангеля.
Флагман эскадры линкор «Генерал Алексеев» был одним из самых современных кораблей того времени, а легкий крейсер «Алмаз», например – вообще один из первых авианесущих кораблей Российского флота, с «летающей лодкой» на борту. В Бизерту пришли также русские подводные лодки самых последних проектов.
Но больше всего сюда пришло эскадренных миноносцев типа «Новик» — это опять же самый современный на тот период класс кораблей. Миноносцы «Дерзкий», «Гневный», «Беспокойный», «Пылкий», «Поспешный» были первыми в русском флоте серийными турбинными эсминцами. Подобные корабли компенсировали отсутствие на Черном море современных крейсеров и в годы Первой мировой войны активно участвовали в боевых действиях, использовались на торговых коммуникациях, занимались минными постановками возле побережья Турции. На счету этих миноносцев свыше 30 турецких парусников, 5 транспортов, буксир…
Ну, а «самым-самым» современным кораблем эскадры многие специалисты тогда считали транспорт-мастерскую «Кронштадт». Во время Первой мировой он в буквальном смысле конкурировал по части ремонта кораблей с севастопольским портом. И в Бизерте «Кронштадт» какое-то время давал работу сотням квалифицированных матросов.
Посыльное судно «Якут» прибыло в Крым из Владивостока уже перед самой эвакуацией. На нем в Бизерту эвакуировали кадетов и гардемаринов Морского корпуса.
Добрались до африканского побережья и некоторые «старые калоши» — такие как переквалифицированный в линейный корабль броненосец «Георгий Победоносец», ставший впоследствии плавучей гостиницей для русских семей. На его специально оборудованной палубе проходили первое время православные церковные службы — Русская эскадра прибыла в Бизерту со своими корабельными церквями и морским духовенством. В составе эскадры насчитывалось 13 православных священников.
Так начиналась совсем другая жизнь.
«Мы стояли на палубе и смотрели на маленький, живописный и спокойный город, европейской части которого было только 25 лет. Некоторые из нас состарятся с этим городом».
(Анастасия Ширинская. «Бизерта. Последняя стоянка»)
В порту Бизерты от имени правительства Франции прибывших поприветствовал генерал Анри Филипп Петен.
Однако, по свидетельству очевидцев, местные жители скептически отнеслись к такому наплыву беженцев из далёкой северной страны. Об этом свидетельствуют и сообщения прессы. Например, газета «Французский Тунис» в конце 1920 года писала: «С какой наивностью (французское) правительство выбросило миллиарды франков, снабжая (русских) генералов и их так называемые контрреволюционные войска всем необходимым, а эти генералы и эти войска фактически нигде не устояли против красных армий»…
Вот она, Бизерта — морской порт на Средиземном море, расположенный вблизи мыса Бланко, на «крайнем севере» страны. Это действительно самый северный город Туниса, а также и всей Африки. Сегодня он является пляжным курортом с расположенными вдоль побережья отелями европейского класса. Но основными достопримечательностями по-прежнему являются старый порт и арабский городок, набережная с сохранившимися французскими строениями конца XIX века, и еще парочка старых фортов, открытых для посещения туристами. Другие французские фортификационные сооружения, расположенные в окрестностях города, являются режимными объектами армии Туниса и для туристов закрыты.
Хотя центр города, если можно так выразиться, крепко «отдает» Францией, но видно, что это вовсе не Франция, а все же Африка. Пусть и машины дорогие попадаются довольно часто, и дома весьма солидные встречаются, но все равно как-то не так. Тут газон вытоптан, и никто его не восстанавливал, тут кое-что починить бы надо, но никто не чинит, всем плевать, и так везде. Третий мир, кто бы что о себе не думал. И довольно много строек, местами заборы на каждом шагу попадаются. Новые дома продолжают строить, потому что город и здешний порт имеют важное стратегическое значение для страны.
А еще можно ступить чуть в сторону от более-менее приличных и относительно чистых улиц и неожиданно оказаться на довольно неприглядного вида окраинах, где непривычный человек мгновенно почувствует себя как минимум неуютно.
Можно только представить, какую именно Бизерту увидели в начале прошлого века заброшенные сюда судьбой русские эмигранты.
По своему составу контингент беженцев наполовину состоял из казаков, крестьян и рабочих. Другая половина — из офицеров флота, молодежи (учеников средних учебных заведений и студентов) и лиц интеллигентных профессий: юристов, чиновников, докторов, священников и других.
Провиантом прибывших русских снабжали со складов французской армии. Некоторая часть снабжения осуществлялась стараниями американского и французского Красного Креста.
«Согласно распоряжения французских властей, эскадра стояла в карантине и поэтому никакого сообщения с берегом не имела… Пищевой паек, выдаваемый французскими властями на эскадру, был достаточен. Выдавалось кое-что из белья и обмундирования. Это дало возможность хоть немного приодеться. У многих ничего не было, а деньги отсутствовали совершенно. Начиная с июня, чинам эскадры из ее ограниченных средств стали выдавать жалование. Правда, оно было более чем скромное: 21 франк командиру корабля и 10 франков матросу. Этого едва хватало на табак и кило сахара».
(Из воспоминаний Нестора Монастырева, капитана 2-го ранга, писателя и историка флота)
С января 1921 года по 29 октября 1924 года Русская эскадра в Бизерте находилась под командованием контр-адмирала Беренса, пытавшегося хоть как-то сохранить корабли и личный состав, а также оказывавшего огромную помощь гражданским беженцам. Даже прессу здесь пытались издавать для поднятия духа — в период с 1921 по 1923 год силами морских офицеров эскадры под руководством Н.А.Монастырёва выходил в свет печатный «Морской сборник».
Остававшиеся на кораблях моряки продолжали нести свою службу. Нужно было содержать в порядке вооружение и механизмы. Зачастую делать это приходилось офицерам, ибо матросов не хватало. Старались также проводить учения по боевой подготовке, осуществлять текущий и доковый ремонт.
Была на кораблях и школа, и ремонтные мастерские. Стояли корабли в бухте плотно, прижавшись бортами, между палубами были переброшены мостики. Моряки говорили, что это «военно-морская Венеция» — последняя стоянка тех, кто остался верен своему императору. Каждое утро на эскадре поднимался Андреевский стяг.
По сути, тут собрался настоящий русский городок на воде. Нечто подобное, кстати сказать, мне приходилось видеть на юге Китая – хотя там все было с сугубо китайским «колоритом», понятное дело. Как-то раз в окрестностях огромного Хайнаньского пролива мы проплывали через столь же большую деревню рыбаков, где в сампанах, традиционных китайских лодках-домах, постоянно проживают потомственные рыбаки и их семьи. Рыбацкое ремесло передается от отца к сыну, и нам рассказывали, что некоторые из жителей деревни никогда не ступают на твердую землю, принципиально. В любом случае, практически вся жизнь этих людей проходит в плавучих домах. В «морской деревне» разводят рыбу, выращивают креветок, добывают знаменитый хайнаньский жемчуг – все, как и сотни лет назад. Деревня по сей день сохранила характерный шарм и красоту ушедшей эпохи…
Вот и русским в Бизерте поначалу выходить на сушу тоже было запрещено — моряки и их семьи продолжительное время жили в карантине.
Однако, как ни крути, но истинное положение Русской эскадры все-таки было достаточно прогнозируемым. Со временем количество пайков и их размеры начали сокращаться, а ассортимент — ухудшаться.
Состав Русской эскадры также постепенно сокращался из-за нехватки средств, вплоть до полного списания личного состава на берег в конце 1922 года.
Списание на берег влекло за собой нехватку жилья. Проблема эта вскоре проявилась со всей остротой. В плавучее общежитие переоборудовали бывший броненосец «Георгий Победоносец», где поселили семейных моряков – естественно, флотские острословы тут же окрестили броненосец «бабаносцем». Остальных разместили в лагерях, оборудованных под Бизертой и с самого начала предназначенных для гражданских беженцев.
Стоит отметить, что руководство Русской эскадры сумело обеспечить достаточно высокий уровень медицинского обслуживания – и не только для своей колонии, но и для местного населения. Русские медики работали в военном лазарете в местечке Каруба, расположенном близ Бизерты, и в организованном силами Красного креста госпитале в лагере Руми. До осени 1922 года на морском транспорте «Добыча» функционировала операционная. Для помощи заболевшим и временно потерявшим трудоспособность соотечественникам создали больничную кассу.
Между тем, отношение французских властей к эскадре, ее командирам и экипажам ухудшалось. Не довольствуясь сокращением личного состава и упразднением гардемаринских рот, они взялись и за сами корабли.
Чтобы восполнить недавние потери своего флота в мировой войне, французы еще в июле 1921 года увели из Бизерты самый современный корабль эскадры — транспорт-мастерскую «Кронштадт» (тот самый, конкурировавший с севастопольским портом в ремонте кораблей в Первую мировую), дав ему название «Вулкан». Ледокол «Илья Муромец» стал французским минным заградителем «Поллукс».
На 12 единиц пополнился флот Министерства торгового мореплавания Франции, морское министерство приобрело и недостроенный танкер «Баку».
Итальянским же судовладельцам достались транспорты «Дон» и «Добыча», мальтийским — посыльное судно «Якут».
Большинство из тех, кто пережил исход, пребывание в Северной Африке рассматривали всего лишь как временную остановку, стремясь уехать впоследствии в более цивизованные страны.
Однако некоторые провели тут долгие годы…
Первое время флот был реальной опорой для эмигрантов — в медицинском, образовательном и духовном плане. На «Георгии Победоносце», где сразу же начала функционировать церковь, организовали и школу, в которой учились около 60 детей. Тут же проходили занятия Морского корпуса, учащиеся и выпускники которого вели попутно техническое обслуживание кораблей эскадры. Преподавателями в корпусе стали морские офицеры, имевшие весьма высокий уровень образования и технической подготовки. За время существования корпус сделал пять выпусков.
Однако постепенно коллектив флота размывался, люди уходили вглубь страны. Всеславянский календарь, изданный в Праге в 1926 году, говорил о нескольких десятках русских населённых пунктов в Тунисе. Здесь переселенцы обзаводились подсобным хозяйством, занимаясь по большей части птицеводством.
Образованные русские также очень быстро заняли нишу землемерия и топографии, работая на французских фермеров. Самым же энергичным русским эмигрантам удалось впоследствии переехать во Францию, Бельгию и Чехословакию.
Долгие годы старейшиной русской общины в Тунисе была Анастасия Александровна Манштейн-Ширинская — женщина с уникальной судьбой, попавшая в эвакуацию еще девочкой и прожившая потом всю жизнь в Тунисе, с перерывами на учебу во Франции и Германии.
В возрасте восьми лет Анастасия вместе с матерью попала в Бизерту на миноносце «Жаркий», командиром которого был её отец Александр Манштейн, род которого восходит к генералу Христофору-Герману фон Манштейну, автору довольно известной среди историков рукописи 18-го века «Записки о России». Кстати, сам Александр стал первым моряком в долгой череде Манштейнов — офицеров русской армии, служивших России со времен Петра Великого. И еще Анастасия Александровна — правнучка генерала Александра Насветевича, флигель-адъютанта императора Александра II, героя русско-турецкой войны и Балканского похода.
Морякам в Бизерте было предложено принять французское гражданство, но не все захотели этим воспользоваться. Семья Манштейн так и осталась русскоподданными. Анастасия Манштейн из документов поначалу имела лишь беженское свидетельство. В нем было написано: «Разрешен въезд во все страны мира, кроме России». Именно поэтому известный французский журнал как-то назвал ее в одной из своих публикаций «сиротой великой России».
В результате Манштейн-Ширинская 70 лет прожила с нансеновским паспортом (этот документ был разработан в 1922 году норвежцем Фритьофом Нансеном, комиссаром Лиги Наций по делам беженцев, и вначале выдавался россиянам, а впоследствии и другим беженцам, которые не могли получить обычный паспорт). И лишь 5 мая 1997 года указом президента России она получила гражданство Российской Федерации.
В своих воспоминаниях последних лет Анастасия Александровна писала: «Я ждала именно русского гражданства! Советское не хотела. Ждала, когда паспорт будет с двуглавым орлом — посольство предлагало с гербом интернационала, я дождалась с орлом. Такая я упрямая старуха».
В Бизерте несколько лет Анастасия с родителями, как и другие семьи русских, жили на корабле «Георгий Победоносец». Повзрослев, она стала преподавателем математики, а в 1935 году вышла замуж. Вторая часть ее фамилии: Ширинская — это фамилия мужа, тоже эмигранта из Крыма.
Родителям Анастасии приходилось нелегко. Отец работал на разных низкооплачиваемых работах, мать была домработницей. Анастасия давала частные уроки математики и иногда подменяла французских преподавателей в лицее. Только в 1956 году, когда Франция предоставила Тунису независимость, ей разрешили преподавать математику в лицее.
Параллельно преподаванию Анастасия занималась общественной деятельностью, каждый день у нее был расписан по часам. Она присматривала за христианским кладбищем в Бизерте, где похоронены русские моряки, в том числе и ее отец. Часть могил с течением времени оказалась разрушена и утрачена. Найти следы многих русских захоронений удалось только благодаря стараниям Анастасии Александровны, которая вела обширную переписку с родственниками моряков. Ей отвечали их дети, внуки, правнуки, племянники и другие близкие люди.
Все свои годы в Тунисе на свои скромные средства и пожертвования немногих русских тунисцев она ухаживала за могилами и ремонтировала храм, построенный эмигрантами, которые прибыли в Бизерту вместе с ней.
Этот православный храм, возведенный в Бизерте в 1937-38 годах, стал как бы своеобразным памятником Русской эскадре. Его построили по проекту и под руководством военного инженера полковника Н.С.Сухаржевского. 10 сентября 1938 года храм был освящен в честь благоверного князя Александра Невского. В 1942-43 годах церковь пострадала от бомбардировок, но после войны ее восстановили при участии другого русского эмигранта архитектора М.Ф.Козмина.
Иконы и утварь, украшающие сегодня храм, были взяты из корабельных церквей, подсвечниками послужили снарядные гильзы, а на доске из мрамора золотом выбиты названия всех 33 боевых кораблей, которые ушли из Крыма в Бизерту. Этот храм действует в Тунисе и сегодня.
За многолетнюю подвижническую деятельность русская православная церковь вручила Анастасии Александровне орден Сергея Радонежского, и она единственная женщина, которую Санкт-Петербургское Морское собрание наградило орденом «За заслуги».
В апреле 2003 года Указом президента Российской Федерации Анастасия Манштейн-Ширинская награждена также орденом Дружбы.
Еще она написала книгу воспоминаний «Бизерта. Последняя стоянка», изданную на французском и русском языках – в которой с документальной точностью описана жизнь моряков Русской эскадры и членов их семей. Книга, между прочим, получила литературную премию Александра Невского.
В 2006 году муниципалитет города Бизерты переименовал небольшую площадь, на которой стоит русский православный храм, назвав её именем Анастасии Манштейн-Ширинской. Площадь и в самом деле небольшая, но факт тем не менее приятный.
И хотя эта хрупкая женщина прошла весь долгий и непростой путь эмиграции, она является, по сути, нашей современницей: Анастасия Александровна умерла на 98-м году жизни относительно недавно, уже в новом веке, в 2009 году.
На христианское кладбище Бизерты мы едем в сопровождении полицейской машины. Собственно, в сопровождении полиции мы и передвигались здесь с самого начала, начиная со въезда в город.
Бизерта – город «режимный», учитывая его крайне важное стратегическое расположение, и к иностранцам проявляют несколько повышенное внимание. В свое время даже случился так называемый бизертинский кризис или, как его еще порой называют, франко-тунисская война. Военный конфликт летом 1961 года возник из-за обладания военно-морской базой в Бизерте, которая после получения Тунисом независимости в 1956 году остававалась владением Франции. По данным тунисского Красного Полумесяца, конфликт унес до 5000 человеческих жизней, но в результате 15 октября 1963 года французский военный флот окончательно оставил Бизерту. В честь данного события в Тунисе в этот день даже учрежден государственный праздник — День эвакуации, который отмечается ежегодно…
Христианское кладбище Бизерты, на котором в основном похоронены французы, итальянцы и русские (и есть еще могилы сербских воинов периода Первой мировой войны), находится несколько в стороне от центра города. Оно обнесено капитальной стеной и охраняется. Слева от ворот висит синяя табличка с надписью на арабском и французском языках.
Русским людям, которые похоронены на этом кладбище, пришлось пройти через ужасы революции и гражданской войны, они потеряли все: привычный образ жизни, состояние, планы на будущее. Для лиц дворянского и духовного происхождения возвращение на Родину вообще стало невозможным.
В разных местах на кладбище невооруженным, что называется, глазом просматривается глубокое запустение, многие могилы неухоженные. Я увидел несколько склепов, разрушенных, видимо, во время землетрясения, с торчащими наружу полусгнившими гробами и костями людей – судя по выбитым на мраморе надписям, это французские захоронения.
Мы постояли у могилы Анастасии Манштейн-Ширинской. Здесь же, справа, лежит её сын Сергей Ширинский, умерший в 2013 году. А позади могилы Анастасии Александровны покоится ее отец — Александр Сергеевич Манштейн.
На кладбище Бизерты установлена теперь и мемориальная стела с надписью: «В память о моряках Русской эскадры и всех российских людях, покоящихся в тунисской земле».
Всего тут около 60 сохранившихся русских могил.
30 октября 1924 года — последний день существования Русской эскадры. В этот день, после признания правительством Франции Советского правительства, Русская эскадра была официально расформирована.
Еще в мае того года новое французское правительство начало переговоры с Советами и 28 октября официально признало СССР. Через два дня морской префект в Тунисе вице-адмирал Эксельманс приказал собрать на «Дерзком» всех офицеров и гардемаринов.
Вот фрагмент одного из последних интервью с А.А.Манштейн-Ширинской:
«Я хорошо помню эту церемонию последнего подъема и спуска Андреевского флага, которая прошла на эсминце «Дерзком». Собрались все, кто еще оставался на кораблях эскадры: офицеры, матросы, гардемарины. Были участники Первой мировой войны, были и моряки, пережившие Цусиму. И вот в 17 часов 25 минут прозвучала последняя команда: «На Флаг и Гюйс!» и спустя минуту: «Флаг и Гюйс спустить!» У многих на глазах были слезы…
Помню взгляд старого боцмана, смотрящего на молодого гардемарина, взгляд непонимающий. Никто не понимал, что происходит. Веришь ли ты, Великий Петр, верите ли вы, Сенявин, Нахимов, Ушаков, что ваш флаг спускают? И французский адмирал переживал все это вместе с нами…»
Андреевский флаг был спущен навсегда.
После признания Францией СССР советские власти потребовали вернуть эскадру на родину.
Была создана комиссия по подготовке к возвращению судов в Чёрное море. Вскоре в Бизерту прибыла группа советских специалистов во главе с известным кораблестроителем академиком А.Н.Крыловым и военно-морским атташе СССР в Великобритании Е.А.Беренсом (родным братом М.А.Беренса, командующего русской эскадрой в Бизерте с 1921 года).
Специалисты составили список судов, которые должны были быть переданы СССР. В него вошли броненосец «Генерал Алексеев», шесть миноносцев и подводные лодки.
Однако Москва так и не дождалась передачи обещанных кораблей. В Западной Европе поднялась волна протестов против выполнения франко-советской договоренности. Особенно были встревожены правительства причерноморских и прибалтийских стран, с ними соглашалась и Англия. Да и в самой Франции, прежде всего в сенате и в колониальных кругах, громко заговорили о советской угрозе французским заморским владениям и морским коммуникациям. От имени российской эмиграции с резким протестом выступил генерал Врангель.
И враждебная Советам кампания сделала свое дело, Франция уклонилась от выполнения соглашения по флоту. Корабли эскадры остались в Бизерте, но их судьба была незавидной. Несмотря на попытки консервации механизмов, лишенные необходимого повседневного ухода суда ветшали, утрачивали мореходные и боевые качества.
По сути, большинство русских кораблей было оставлено на произвол судьбы. По нескольку в год их продавали на металлолом.
Часть из них французы успели продать тем или иным странам, но другие были обречены на демонтаж. В обоих случаях экипажи снимали корабельные орудия, отсоединяли замки к ним, а затем по большей части сбрасывали и то, и другое в море.
Агония Русской эскадры, все еще стоявшей на рейде в Бизерте, длилась 11 с лишним лет, пока корабли медленно разбирались по частям. Снимались механизмы, орудия, медь и каютная отделка. Затем были разобраны и сами корпуса.
Последним пошел на слом линкор-дредноут Русского Императорского военно-морского флота «Генерал Алексеев» (бывший «Император Александр III») – гордость флота Врангеля. С его исчезновением в тунисских водах больше не осталось русской морской силы.
Разве что двенадцать 305-миллиметровых пушек бывшего флагмана Белого флота, хранившихся на арсенале Сиди Абдалла, еще смогли найти боевое применение в ходе Второй мировой войны…
После торжественного, со слезами на глазах, спуска Андреевского флага в Бизерте, судьбы русских моряков и других эмигрантов складывались по-разному.
Вице-адмирал Михаил Александрович Кедров стал председателем Военно-морского союза, в состав которого входили более 30 отделов и групп в различных странах, и преподавал в Высшем техническом институте в Париже. Мичман Иван Дмитриевич Богданов, работая в том же Париже водителем, возглавлял так называемое Объединение гардемарин, кадетов и охотников флота. Адмирал Алексей Михайлович Герасимов остался в Тунисе и первым выступил с инициативой по сооружению памятника Русской эскадре в Бизерте.
Протоиерей Константин Михаловский, который возглавлял духовную жизнь русских в Тунисе и пользовался большим уважением как у русских эмигрантов, так и у арабского населения, занимался церковными делами, вёл метрические записи рождений, свадеб и похорон, преподавал детям Закон Божий. В немалой степени именно благодаря его усилиям в Бизерте воздвигнут храм-памятник кораблям и людям Русской эскадры…
А мы через весь север Туниса едем теперь на крайний его запад, в маленький приморский городок Табарка, расположенный в вилайете Джендуба.
Здесь, на севере, нет железных дорог, так как район – преимущественно горный и их прокладка очень проблематична. Поэтому наш транспорт – это небольшой автобус, удобный для передвижения по узким шоссейным дорогам, местами переходящим просто в укатанные проселки. Ландшафт больше походит на волнистое плато, но кое-где встречаются настоящие горы. Северная часть страны, с мягким средиземноморским климатом, не слишком-то похожа на атмосферу экзотической Африки, которая постепенно начинает проступать несколько южнее. А сейчас вокруг исключительно живописные окрестности: хвойные леса на высоких холмах и в отдалении красивое скалистое побережье с попадающимися песчаными участками.
Дорога петляет между гор, лесов и зеленых полей. Время от времени на пути встречаются небольшие деревушки и городки, которые будто бы застыли во времени. В этих местах до сих пор используют в качестве средств передвижения ослов и лошадей. И как раз здесь можно поближе познакомиться с укладом жизни людей, занимающихся сельским хозяйством в отдаленных частях страны. Из-за сильных дождей в зимний период, эти края очень благоприятны для выращивания различных сельскохозяйственных культур.
А еще север Туниса — это обширные леса из ливанского кедра и пробкового дуба, и сотни тысяч оливковых деревьев, с которых ежегодно в октябре-ноябре собирают до миллиона тонн оливок. Немалые площади заняты под садовые деревья: апельсины и лимоны созревают тут в декабре, а с июня начинают собирать абрикосы и персики, миндаль и личи (по-другому «китайскую сливу»)…
Уже на подъезде к Табарке мы останавливаемся у кладбища, где похоронены английские солдаты, погибшие в период Второй мировой войны. Сразу же обращает на себя внимание идеальный порядок, который царит в этом месте. В поездках по разным регионам бывшего Советского Союза ничего подобного я не встречал (речь именно о воинских кладбищах, а не о более-менее ухоженных монументах в центре крупных городов).
А здесь — в сельской, по сути, местности и в совершенно чужой стране! — это невероятно ухоженное английское военное кладбище производит глубокое впечатление.
За свою жизнь я повидал десятки воинских захоронений, и одно время даже вплотную занимался этим вопросом, сотрудничая с поисковиками. Так что насмотрелся всякого, и имел возможность сделать кое-какие выводы.
Впрочем, все на самом деле понятно. За эвакуацию раненых (и танков) с поля боя в Красной армии разным способом поощряли, вплоть до раздачи орденов. А вот за трупы орденов не давали. И с воинскими почестями советских солдат хоронили, но только некоторых — когда руки доходили.
Немцы, например, хоронили в гробах, каждого в своей могиле и каждому свой собственный крест полагался. А у нас о гробах речи не шло, хоронили по-своему, навалом. Так работы меньше. Сваливали всех в одну воронку или в ров и землицей забрасывали. «На братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают» — это, увы, чисто советское явление.
Беда в том, что и после войны Родина не удосужилась по-человечески похоронить своих сыновей. Оправданий тому хватало: дескать, разруха, голод, холод и прочие проблемы. Но потом шли годы и складывались в десятилетия, и нигде в мире не понастроили столько огромных уродливых монументов, как в Советском Союзе. Миллиарды народных рублей извели на возведение бетонных колоссов. А убитых солдат по-прежнему не хоронили, по сей день их омытые дождями косточки собирают в лесах и полях поисковые отряды, состоящие из энтузиастов. Вот уже и СССР давно нет, а о последнем похороненном солдате мы даже не мечтаем.
И ведь в том же Тунисе захоронений россиян на самом деле очень много. Есть тут могилы и периода Первой, и периода Второй мировой войны — когда командующий войсками Оси в Северной Африке генерал Роммель запросил у Гитлера 50000 советских военнопленных для проведения оборонительных работ. Многие из этих могил находятся сегодня, прямо скажем, в плачевном состоянии…
Причина же идеального порядка на военном кладбище возле Табарки обнаружилась очень скоро: за английскими могилами тут на постоянной основе приглядывают два специально нанятых местных жителя. Они не только оказались на «своем рабочем месте» (хотя о нашем приезде их никто предупредить не мог), но и показали мне свое оснащение, которое хранится в капитально отстроенном каменном домике. Отменный шанцевый инструмент, самые современные дорогущие японские газонокосилки и другая специализированная техника, которую удалось там увидеть, не оставляли никаких сомнений – на дело сохранения памяти о своих погибших воинах в далекой африканской стране британцы тратятся не скупясь.
Табарку еще называют «тунисской Швейцарией». Здесь также, в отличие от пальм центрального Туниса, вас будут окружать невысокие зелёные горы, пастораль лугов и кислородный коктейль из запахов хвойных лесов и морского бриза. Здешний климат характерен для субтропиков: зима дождливая и теплая, а лето сухое и знойное.
Это один из популярных северных курортов страны, где процветает добыча кораллов, регулярно проводится фестиваль подводной фотографии и ежегодно проходит джазовый фестиваль.
Кое-кто утверждает даже, что это самый живописный курорт Туниса: здешние скалы не похожи ни на какие другие ни в ближайших, ни в отдаленных окрестностях. Древние иглообразные образования, высота которых составляет более двадцати метров, стоят у самой границы прибоя. Местные жители называют их очень просто: иглы, а туристы неутомимо проводят фотосессии возле этих достопримечательностей.
Еще одно живописное место города — генуэзская крепость, выстроенная в XVI столетии. Она находится на острове, расположенном поблизости от города. Точнее, остров на самом деле является полуостровом, так как с «большой землей» его соединяет полоска рукотворной суши. Высокую скалу венчает собой крепость, в настоящее время занятая частями тунисской армии.
Помнит этот городок и русских людей, жизнь которых завершилась именно здесь — они из тех, кто пришел сюда с Русской эскадрой. Об этих людях у местных жителей остались самые лучшие воспоминания, супруги Монастырёвы стали широко известны во всем Тунисе. История их семьи весьма типична. В сложный для России период, связанный с Первой мировой войной, последовавшими за ней революциями и Гражданской войной, на долю этой семьи выпали и нелегкая военная служба на флоте, и преследования новых властей, а потом исход и новая жизнь на чужбине.
И, как следствие, полное забвение на Родине.
Начало морской службы для Нестора Монастырева прошло на надводных кораблях Черноморского флота, но перед Первой мировой он окончил Офицерский класс подводного плавания на Балтике. Возвратившись после переучивания на Черное море, в Севастополь, в первые месяцы мировой войны Нестор плавал на эскадренных миноносцах, поддерживавших фланг русских войск на Кавказском побережье. Затем получил назначение минным офицером на только что построенный, единственный в мире подводный минный заградитель «Краб». На «Крабе» Монастырев участвовал в постановке мин у Босфора. За блестящие успехи Нестор Александрович награжден Георгиевским оружием и получил из рук императора Николая II высочайший подарок – золотой портсигар.
Окончательный развал флота застал Нестора Монастырева командиром подводной лодки «Скат».
Жена Нестора Людмила Сергеевна (в девичестве Енишерлова) была первой женщиной-морским врачом в Севастополе. Высочайшим повелением Л.С.Енишерлова была причислена к Морскому ведомству, а потом получила назначение на госпитальное судно Черноморского флота «Император Петр Великий». Это было неординарное событие для того времени: никогда ранее женщины не служили на флоте в звании врача. За свою самоотверженную работу Людмила Сергеевна награждена Анненской медалью.
Октябрьский переворот застал Монастыревых в Севастополе. В декабре на Черноморском флоте прошла волна убийств офицеров. Воспользовавшись правом на отпуск, Нестор Монастырев вместе с супругой на борту «Императора Петра Великого» отплыл в Батуми, а оттуда по железной дороге они уже перебрались в Тифлис. Этот отъезд буквально спас Нестору Александровичу жизнь — через несколько часов после ухода «Петра Великого» из Севастополя на квартиру Монастыревых явились вооруженные матросы с целью его ареста…
Когда Крым перешел под контроль Добровольческой армии, Монастырева назначили минным офицером подводной лодки «Тюлень», укомплектованной исключительно офицерским составом. На «Тюлене» Нестор Александрович участвовал в боевых действиях против красных на Азовском море. Последним же кораблем — уже под его командованием — стала подводная лодка «Утка».
17 ноября 1920 года, снявшись с якоря на северном рейде, «Утка» навсегда покинула Севастополь. На ее борту, как и тысячи других русских людей, уходили в эмиграцию и супруги Монастыревы.
Через несколько лет он записал в своих тетрадях:
«Когда в октябре 1924 года на всех русских кораблях в последний раз спустили Андреевский флаг… моя карьера морского офицера закончилась. Не об этом мечтал я в своей юности, выбирая жизненный путь. У меня на душе холодно и пусто. Теперь я окончательно потерял все, что мне было дорого».
К этому времени Нестору Монастыреву исполнилось 38 лет, а его жене Людмиле — 34. И нужно было жить дальше…
Супруги переехали в город Монастир, где прожили два года. Профессиональная деятельность врача Монастыревой была очень быстро оценена в Тунисе. Французская администрация предложила Людмиле Сергеевне работу в Табарке, куда в 1926 году семья и переселилась.
Людмила заведовала городской больницей, а Нестор Монастырев продолжал интересоваться историей Русского флота. Из-под его пера одна за другой выходят книги на морскую тематику, пользовавшиеся широкой популярностью во многих странах. Изданные на разных языках, они заняли достойное место в коллекциях лучших библиотек Европы и Северной Америки. За свою плодотворную творческую деятельность Монастырев был награжден французским Орденом Академических пальм (это известная правительственная награда Франции за заслуги в образовании и науке).
А наряду с писательской деятельностью он решил создать в Северной Африке музей, посвященный Российскому флоту, и даже своими руками делал для него модели подводных лодок и кораблей.
В 1935 году журнал «Часовой» в Париже, сотрудником которого Нестор Александрович являлся, напечатал заметку «Морской музей кап. 2 р. Монастырева» (орфография того времени сохранена):
«Наш сотрудник кап. 2 р. Монастырев, известный подводник и историк русского флота. Здесь, за рубежом на французском, немецком и итальянских языках вышел ряд его интересных и поучительных книг. Надо признать, что среди зарубежных морских писателей Н.А.Монастырев занимает одно из видных мест.
Этим, однако, деятельность кап. 2 р. Монастырева на пользу русскому флоту за рубежом не ограничилась. Наряду с писательской деятельностью он решил собрать в далекой северной Африке, куда судьба забросила последние остатки нашего флота, музей, ему посвященный. В нем собраны модели кораблей, главным образом подводных лодок, как, например, «Скат», «Кашалот», «Краб», «Утка» и др., а также модели кораблей, на которых были совершены географические открытия и плавания. В виде реликвии хранится кормовой флаг «Утки».
Кстати, в Табарке Нестора Александровича называли «командором» за офицерскую морскую фуражку, без которой он нигде не показывался. А появлялся он в городе не часто, предпочитая уединение. В доме Монастыревых было много книг и хорошее пианино…
Умер Нестор Монастырев в Табарке в 1957 году, и был похоронен на местном кладбище.
В некрологе Общества офицеров Российского императорского флота (со штаб-квартирой в Америке) он оценивался как «крупный морской историк, писатель, большой русский патриот, деятельный член Исторической комиссии Общества». Через полгода скончалась Людмила Сергеевна. Прожили вместе они почти 45 лет.
И даже сегодня, спустя десятилетия, тревожат душу эти строки русского изнанника-эмигранта:
«Судьба подарила мне возможность проследить историю русского флота, я был очевидцем его драмы, знал участников этой драмы, видел, как менялись жизненные обстоятельства русских моряков, оказавшихся на чужбине.
Мне очень хочется, чтобы вы, приезжая в любую страну, не чувствовали себя гостем, пусть она и далека, а знали, что русские офицеры ещё в начале прошлого века построили здесь дороги, как это произошло в Тунисе.
И что весь центр Белграда построили русские архитекторы, а современная медицина Египта существует благодаря нашим врачам, и что даже войну за независимость столь далекого и непонятного Парагвая тоже выиграли русские офицеры, а так бы не было сейчас на карте такой страны.
А ещё мне хочется, чтобы вы знали, что когда русские приезжали в страну иммиграции, они первым делом открывали часовню и школу, в которой, как правило, учились не только русские, но и местные дети. В последующем часовня превращалась в православный храм. Я хочу, чтобы вы знали об их существовании и посещали не только музеи и исторические памятники, но и эти жемчужины русской православной веры».
… Неподалеку от современной набережной в Керчи установлен на специальном каменном возвышении большой белый крест, на котором написано: «В память исхода Русской армии», и еще чуть ниже, на отдельной табличке: «Всем, кто не по своей воле покинул Отечество». Стоя у этого памятника несколько лет назад, я еще не знал, какими витиеватыми путями жизнь приведет меня в Тунис, в Бизерту и в Табарку, где случилась, по сути, развязка всей этой трагической истории Русского исхода.
Я не знал, что в далекой африканской стране смогу взять в руки модели судов, сделанных руками капитана 2-го ранга Нестора Александровича Монастырева – «командора», так и не вернувшегося при жизни на свою Родину. Но никогда, до самого последнего вздоха, ей не изменившего…
Эти две увесистые модели, корабля и подводной лодки – и уже в достаточно ветхом состоянии – выставлены сегодня в прихожей небольшого арабского кафе в Табарке. Трудно сказать, как они туда попали. Спасибо хозяину, который позволил снять эти модели с закрепленных довольно высоко на стене стеклянных полок и вынести на улицу, на свет, где их стало возможным сфотографировать.
Эти следы от Русской эскадры, от людей, связанных с ней, еще осязаемы, еще существуют сегодня в Тунисе.
Трудно сказать, надолго ли?
Время стирает все, если не приложить определенные усилия к сохранению памяти.
Люди, которые пытаются эту память сохранить, к счастью, в Тунисе есть, и их деятельность в подобном плане неоценима. Хотя им, безусловно, требуется помощь и поддержка – в первую очередь финансовая.
В Бизерте, если вы захотите побывать в православном храме Александра Невского или в музее, посвященном Русской эскадре, вам нужно созвониться с Ларисой Васильевной Богдановой, хранителем дома-музея А.А.Манштейн-Ширинской. Вот ее координаты: +216-22-808-569, e-mail: lorabogd@mail.ru
А закончу я еще одной цитатой из книги уже другого русского эмигранта — Михаила Дмитриевича Каратеева, написавшего эти строки в далеком 1972 году в Буэнос-Айресе. Лучше, знаете ли, не скажешь:
«Жизненный калейдоскоп русской эмиграции чрезвычайно богат – нет, вероятно, ни одной страны в мире, которая не дала бы в нем своего узора. Русские эмигранты строили высокогорные шоссе в перуанских Кордильерах, добывали золото в диких дебрях Боливии, участвовали в самых рискованных экспедициях к верховьям Амазонки, попадали в рабство на кофейные плантации Бразилии, контролировали режим действующих вулканов на Яве, бывали китобоями в Антарктике, сражались в иностранных легионах Африки и Азии, в рядах парагвайской армии воевали в безводных пустынях Чако, проводили дороги на Огненной Земле, становились профессиональными охотниками и ловцами диких зверей в Индонезии и рыбаками на Аляске, с промышленной целью разводили крокодилов во Флориде, были придворными врачами абиссинского негуса, участвовали в раскопках древних городов инков и маев, плавали и водили пароходы по всем морям и рекам мира, — словом, всего не перечесть. Какую Золотую – не книгу, а целую библиотеку можно было бы составить из их воспоминаний, если бы они были написаны и опубликованы!»
Все так, все так…
Только необыкновенно печально, что это принесло реальную неоценимую пользу другим народам и государствам. А в очередной раз «встающая с колен» Россия так и не в состоянии решить кое-какие проблемы, с которыми сегодня успешно справляются даже некоторые страны так называемого «третьего мира», не говоря уж о передовых державах.
Вам не кажется, что связь тут очевидна?
Дмитрий Фефелов,
февраль 2020 года.
Комментарии (0)
RSS свернуть / развернутьВнимание!
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии непосредственно на сайте. Советуем Вам зарегистрироваться (это займёт 1 минуту) и получить тем самым множество привилегий на сайте!
Можно также оставить комментарий через форму "ВКонтакте" ниже, но при этом автор публикации не получит уведомление о новом комментарии.