По следам Остапа Бендера

Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» — моя настольная книга, которую я читаю с 1972 года. Поскольку я вырос на Северном Кавказе, а сейчас проживаю в Тбилиси и хорошо знаю Военно-Грузинскую дорогу, которая в романе «Двенадцать стульев» названа красивейшей в мире, то эпизод с путешествием по этой дороге мне особенно близок. Как-то мне пришла в голову мысль проехаться по этому маршруту и сравнить свои впечатления с впечатлениями 1927 года. И вот недавно я со своим старым верным «Москвичом-2140», а также с приятелем-однокурсником эту мечту осуществил.
Итак, мы в Дарьяльском ущелье. Горы… Сколько песен было сложено на эту тему, сколько написано литературных произведений, картин.

Оставим на совести Остапа его высказывания на эту тему («Слишком много шику… Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь»). Возможно, им тогда руководили эмоции. У гор особая красота. Холодная, величественная. Сурово-благородная. Горы не прощают ошибок. Да, лучше гор могут быть только горы… Мне, человеку южному, горы как-то стали привычными, а у впервые попавшего в эти места появляются непередаваемые ощущения. «Сияющие под солнцем ледяные вершины» могут вызвать различные ассоциации. Ипполиту Матвеевичу, например, они напоминали глазетовые гробы… «За станцией Ларс сейчас же встала грандиозная стена Бокового хребта. Долина Терека замкнулась тут узкими теснинами. Пейзаж становился всё мрачнее, а надписи на скалах всё многочисленнее...» Да, пейзаж действительно сурово-величественный. С одной стороны крутые, почти отвесные скалы, откуда в любой момент могут сорваться камни, с другой стороны обрыв, где-то внизу бурлит, извивается Терек… Помню, в детстве, когда приходилось ездить по этой дороге на «Москвиче-401», мне было страшновато. Характерная деталь — надписей на скалах почти не осталось. То ли туристов стало меньше, то ли изменился их менталитет. В детстве я всегда инстинктивно искал надпись «Киса и Ося здесь были». Один раз даже действительно увидел такую. А ещё в романе упоминалась надпись «Коля и Мика, июль 1914 г.» Поскольку моего приятеля зовут Коля, а моё имя отличается лишь в одной букве, то мы оставили очень похожую надпись.



Правда, использовали для этих целей не мел, и даже не кисть, а аэрозольный баллончик. Прогресс налицо. Описывать красоты Дарьяльского ущелья можно долго.




Но вот оно позади. Кстати, справа можно увидеть гору-пятитысячник Казбек.



Она, как и Эльбрус, вулканического происхождения. И вот мы подъезжаем к знаменитому селению Сиони. Да, благодаря Ильфу и Петрову оно вошло в историю! Это небольшое горное село, находящееся по соседству с другими сёлами. Неподалёку на горе расположены древняя башня и церковь.




Ребятишек на улицах довольно много, но лезгинку никто не танцевал и денег не просил. Где-то здесь, в дорожной пыли Остап собрал тридцать копеек. Правда, сейчас такой пыли нет, асфальт ( к слову сказать, монету я нашёл на Крестовом перевале. Символично.). Глядя на эту дорогу, я представил, как Ипполит Матвеевич отплясывал здесь танец, больше похожий на мазурку. И как здесь плясал и скакал сам технический директор. И кричал при этом: «Давай деньги! Деньги давай!» И вот что я подумал… Если бы здесь поставить памятник Остапу Бендеру и Ипполиту Матвеевичу… Было бы замечательно. Ведь установили же памятник Паниковскому в Киеве, на углу Крещатика и Прорезной, где он промышлял (кстати, узнал я об этом из журнала «За рулём»).
Едем дальше. Вообще, что менее всего изменилось за эти годы, так это крестьянский быт высокогорных сёл. Те же молочницы, те же пастухи, пасущие свои стада, такие же, как и в 1927 году, коровы и овцы.



Подъезжаем к Крестовому перевалу. Отсюда до вершины 7 километров подъёма. Дорогу здесь ещё не отремонтировали, поэтому двигаться приходится очень медленно, на первой передаче. Тем не менее, двигатель не проявляет никакой склонности к перегреву. А раньше, помню, приходилось встречать автомобили с закипающими двигателями и поднятыми капотами. На перевале находится источник минеральной воды нарзан. Она течёт прямо по горному склону и там уже образовался нарост минеральных солей. Склон отливается жёлто-оранжево-бурыми красками, эдакий мини-водопад, изумительной красоты.


Ещё немного — и вершина. 2395 метров над уровнем моря, о чём свидетельствует надпись на столбике.



В 1927 году, видимо, считали иначе, там указано значение 2345 м. На такой высоте двигатель из-за разрежения теряет почти четверть лошадиных сил. Ещё одна особенность, которую я заметил в горной местности — пропадает склонность к детонации. Ощущения на вершине перевала потрясающие.



Холодная, звенящая тишина, кристально чистый горный воздух, до облаков, кажется, можно дотянуться рукой… Впечатление такое, что находишься где-то в поднебесье, вдали от земной цивилизации.

Вообще, к перевалу у меня особое отношение. Я даже стихи про него писал.

Горные вершины
Полны свежей мглой,
Вверх по серпантину
Мчимся мы с тобой…

Будто по спирали…
Вспомним диамат.
В облачной вуали
Жизненный закат.

Поднебесье словно…
Леденящий звон.
Крест стоит огромный…
Символичен он.

Смысл потаённый
Перевал хранит.
И в него влюблён я,
Он меня манит…

В стороне от дороги, на вершине небольшой горы установлен каменный крест (отсюда и название перевала).
В 19 веке он был деревянным. К сожалению, к нему не подъехать. Здесь даже в июле можно увидеть остатки снега.





Который лежит на зелёной траве. А рядом пасутся коровы. Экзотика… Начинаем спускаться. Спуск очень долгий, 20 км. Великолепно функционирует система ЭПХХ, особенно эффективная на горных дорогах. Вакуумный усилитель тормозов, с которым мне пришлось повозиться, работает чётко и надёжно. Во время знаменитого дизельного пробега 1934 года ярославские грузовики не вписывались в повороты Крестового перевала, и их приходилось сдавать назад. Какой же радиус поворота был у ярославских грузовиков? Мне дoводилось ездить по этой дороге на автобусе ЛАЗ-699, он вписывался во все повороты. С перевала открывается изумительная панорама. Для её обозрения оборудованы специальные площадки. Здесь как-то особенно явственно начинаешь понимать выражение «с высоты птичьего полёта». Орлы парят перед глазами, высматривая свои жертвы и нападая на них. Один из орлов укусил и отца Фёдора… На перевале существует специальная база для отдыха, Гудаури. Зимой здесь немало туристов.
Но вот длительный спуск завершён. «Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленью и домовитостью глубочайшей долины». Да, красота у этой зелёной долины другая. Более спокойная, тёплая. «В Пассанауре, жарком, богатом селении с двумя гостиницами и несколькими духанами, друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы „Франция“, с садом и двумя медвежатами на цепи.» Вообще-то, это место скорее прохладное, чем жаркое. Гостиницы действительно есть, есть и духаны, причём весьма живописные. Живых баранов возле них, как, впрочем, и медведей, я не видел. Интересно, существовала ли в 1927 году гостиница «Франция»? Ведь именно возле неё великий комбинатор встретился с репортёром Персицким, путешествующим на автомобиле. Который сказал, что бензину уходит на грош. Сейчас такого уже сказать нельзя… Ну, Остап, конечно, в душе не думал, что путешествие на автомобиле по Военно-Грузинской дороге-просто глупость. Это в нём говорила обида…
Вообще-то, тогда Военно-Грузинская дорога проходила несколько иначе, рядом с рекой Арагви. Я ещё помню те времена. Затем реку перекрыли плотиной и образовалось водохранилище, необычайно красивое, возле гор, покрытых зеленью, при этом сама вода изумрудно-зелёная.



Можно часами стоять на берегу и любоваться этим зрелищем…
«На третий день, перед обедом, миновав скучные и пыльные места: Ананур, Душет, Цилканы, путники подошли к Мцхету, древней столице Грузии. Здесь Кура поворачивала к Тифлису.» Не знаю, почему эти места названы скучными и пыльными. Может, потому, что в 1927 году не было асфальта? Ананури расположено на берегу вышеупомянутого водохранилища, там есть древняя крепость и церковь.



Это очень живописное место, сюда часто приезжают на отдых. Не знаю, как тогда, но сейчас Мцхета остаётся в стороне, дорога проходит несколько правее.
«Вечером путники миновали ЗАГЭС--Земо-Авчальскую гидроэлектростанцию. Стекло, вода и электричество сверкали различными огнями. Всё это отражалось и дрожало в быстро бегущей Куре.» ЗАГЭС функционирует до сих пор. Кстати, введена она была в эксплуатацию именно в 1927 году. Возможно, в ночные часы она действительно имеет такой экзотический вид.



«Здесь концессионеры свели дружбу с крестьянином, который привёз их на арбе в Тифлис к одиннадцати часам вечера...» В Тбилиси въезжаем не к одиннадцати часам, а несколько раньше, и не на арбе, а под мягкий, убаюкивающий звук двигателя УЗАМ, который, в отличие от хозяина, совсем не устал… Как сказал Остап Бендер, городок не плох…



Несколько слов об автомобиле. Будучи абсолютно уверенным в его надёжности, я даже не осматривал его перед поездкой. И не взял с собой никаких запасных частей. И «Москвич», который никогда не испытывал недостатка во внимании и заботе, меня не подвёл. В Дарьяльском ущелье сильнейший удар о камень приняла на себя поперечина передней подвески. Но наружный осмотр, кроме вмятины, ничего не выявил. На другом автомобиле удар бы пришёлся по картеру, и поездку, скорее всего, пришлось бы завершить. Что касается расхода топлива, то стандартный «Москвич-2140», оснащённый бесконтактной системой зажигания с октан-корректором и многоискровым эффектом при пуске, с карбюратором ДААЗ-2140, имеющим механический привод дроссельной заслонки вторичной камеры и исправно работающую систему ЭПХХ «Каскад», израсходовал за пробег 395 км примерно 30 литров бензина (точных замеров я не проводил). С учётом рельефа местности и качества дорог это очень хороший результат. Масла двигатель не расходует вовсе. Вообще, мой «Москвич» действительно верный и надёжный друг. Ему я тоже посвятил стихи:

Друг мой, единственно верный,
Стальной лакированный бок.
Очистить ты можешь от скверны,
И всякий излечишь порок…

Мотора сладчайшее пенье
Мятежной душе как бальзам…
Энергий прилив, исцеленье…
В раю, хоть и рядом бедлам…

И в салоне мне музык не надо,
Ни CD и ни DVD,
Ощущений райского сада
От их звука не будет, не жди…

Синевато-лазурно-блестящий…
Глазки-фары, как горный хрусталь…
Ты товарищ и друг настоящий,
И невзгоды долой, и печаль…