Паломничество по Западной Сибири от церкви к монастырям

Мистические места Сибири или кому на Руси стало жить хорошо

На все эти вопросы я попытался ответить путешествуя по Сибири.
А 15 июля выезжаю в следующую экстремальную экспедицию из Сибири в Грузию, почему и просит своих читателей оказать посильную поддержку его проекту «Спаси храм» и экспедиции.
Новости из экспедиции буду выкладывать на сайте автора почти ежедневно.

Отрывки из статьи:
1. Машин на трассе очень мало и это вопреки прекрасному дорожному покрытию. У нас в России дороги бывают хорошими только в двух случаях, если они новые, либо если по ним редко ездят. Зато стали часто встречаться советские «Москвичи». Причем ездят на них тут без номеров, а это главный показатель, что советская власть до тех мест еще не дошла, а теперь уже и не дойдет.
2.
Здесь мне дали в дорогу булку свежевыпеченного хлеба. В городах таких хлебов давно не пекут. Этот прост и очень вкусен, потому что абсолютно натурален. Однажды я беседовал с хозяином томской хлебопекарни, который признался, что сам не ест свою продукцию, много вредных добавок, «разрешеных» ГОСТом. Для себя и своей семьи он закупает муку с Алтая с какого-то заводика, где еще соблюдаются технологии. Хлеб, который делают в селе Большеникольском, я почти в том уверен, тоже готовят с соблюдением «всех технологий» – у них просто нет добавок.

И главное, этот хлеб сделан вот этими самыми людьми, от начала и до конца. Посадка, сбор, размол, пекарня – все дело их рук. Они имеют полное право на него, они имеют права на него более чем президент, академик, патриарх или какой-нибудь нобелевский лауреат. Именно эти полунищие крестьяне, его создавшие, получающие по 4,5 тысячи за сезон – его главные и настоящие хозяева.
*
3. Постоянства в нашем мире нет и если раньше фуры возили бэушные «японки», то теперь они везут новые иномарки, собранные у нас. И это замечательно, но печалит одно, что среди них нет ни одного действительно народного автомобиля, того, который может себе позволить купить простой учитель, врач или крестьянин. В 90-е, когда у нас была пусть «бандитская» демократия, выпускалась народная «Ока». После запрета «Оки», эту миссию взяло на себя японское старье, — сегодня народных автомобилей нет вообще. Почему это произошло, не ответит ни кто, хотя ответ знают все.

4. Это уже стало законом: чем менее цивилизованная страна, тем менее она порочна, тем меньше в ней процент абортов и криминала и тем выше в той стране процент рождаемости.

5. Любой богатый человек должен уметь делиться, если этого не происходит, то деньги легко переходят другому. Если те, кто забрал деньги «Юкоса», не начнут делиться с народом, их ожидает та же участь, что Ходорковского. А нынешние президентские выборы и последующие события лично мне показали, что если в России не произойдет серьезных реформ в самое ближайшее время, то нынешнее руководство может не досидеть до следующих выборов.

6. Почему мы, русские, пройдя через эпоху марксизма-пофигизма, стали так мало жить? Став после аварии частым посетителем наших поликлиник и понял, что наша так называемая бесплатная медицина направлена не на выздоровление пациента, а на увеличение продолжительности его болезни. Российская медицина по какому-то недоразумению все еще остается бесплатной, хотя во всем мире она платная, но это не спасение. Весь казус состоит в том, что платной она быть не может…

* * *

Первый день пути, первые километры, первые часы – самое тяжелое, это первый день. Нужно втянуться в езду, нужно перестроиться, найти удобное положение на скутере, чтобы тело смогло привыкнуть к новой для него жизни на колесах. Сегодня моему телу все мешает, ему все неудобно. Постепенно нахожу удобное положение, даже умудряюсь полулежать на скутере – сзади к багажнику у меня приторочен большой рюкзак, к нему я привял маленький рюкзачок, теперь опираюсь на все это спиной, получилось как бы полукресло. Не хуже чем в машине, только обзор во сто крат лучше и ветер обдувает, как в кабриолете.
Еду на Новосибирск (из Томска по новой дороге). Прохладно. Одел на себя все, что взял в дорогу, осталась кофта, но ее я держу на тот случай, если возвращаться придется зимой, так уже бывало.

Монастырь на колесах
Что меня привлекает в путешествии? Путешествие — это выход за пределы каждодневной серой обыденности, из которой состоит наша жизнь. Обыденность она необходима, но чтобы она не превратилась в смерть, нужны выходы. Путешествие — это освобождение, которое должен иметь каждый человек, хоть раз в год. Особенно это нужно русским. У нас на всем лежит печать недавнего рабства. Уже более ста лет прошло со дня отмены крепостного права, а глянешь в окно, откроешь любую газету – ничего не изменились, та же крепостная Россия.

А путешествие дает восполнить дух свободы, пусть на короткое время. Потому что как только ты стал на этот путь, ты становишься максимально свободен от всех временных пут, которыми ты себя ограничивал в том, другом, теперь таком далеком мире, оставшемся за пределами путешествия. Многие даже не знают, что такое настоящая свобода, а есть такие – кто свободен всегда. Я сейчас могу даже дорогу выбирать в любом направлении, и обидеть меня ни кто не может — встречные мне рады, раздраженные города я объезжаю стороной и даже вездесущие гаишники теперь безобидны. Ведь благодаря совершенному российскому законодательству, нищих скутеристов они еще не замечают.

В одном из фильмов Феллини одна монахиня говорит, что их заставляют каждые два года менять монастырь, потому что когда ты живешь долго на одном месте, то привыкаешь и забываешь о главном. Путешествие, когда ты на месяц-другой превращаешь свой скутер почти в монастырь, тоже позволяет вспомнить о самом главном.

Первым делом мне нужно освободиться от привязки к родному дому — через 20 километров заехал к одним знакомым, через 10 к другим, — потому продвигаюсь сегодня крайне медленно. И только когда выеду за пределы области, наступит долгожданное освобождение и начнется общение с абсолютно незнакомыми людьми, общение, которого при путешествии в машине не происходит. В машине ты закрыт от всего излишнего, причем, чем богаче твоя машина, тем сильнее ты в ней запрятан.

Меня обошел мотоцикл «Иж», в деревнях они еще сохранились. Сколько же от него гари. Подумал, может это и хорошо, что мы перестали делать мотоциклы. Обернулся, посмотрел на выхлоп от скута, ничего. Это какая же забота об экологии.

В путешествии ты начинаешь, действительно, думать о главном. В городе тебя от этого процесса постоянно что-то отвлекает – телевизор, сотовый телефон, какие-то люди постоянные. Здесь на тебя обрушивается огромное количество абсолютно незнакомой тебе тишины, покоя и свободы, и начинают выползать из глубин потаенные мысли, которые ты всю жизнь откладывал на потом. Только ради этого и стоило ехать в это долгое, рискованное и многотрудное путешествие.

Слышал, что в Индии кто-то из президентов один день в неделю всегд проводил в молчании. Меня часто спрашивают, зачем ты едешь в эту даль неизвестную, окунаешься в эти испытания, когда ты не знаешь, проснешься ли утром и вернешься ли назад живой и здоровый? Но разве кто-то из нас может быть уверен, что он доживет до следующего дня? Однако мы живем и без не знаем. Я не понимаю, что отвечать на такие вопросы, как не знаю, что ответить, когда тебя спрашивают, почему ты дышишь или почему ты любишь. Я еду для того, чтобы побыть в неизвестности, еду туда, где нет стабильности, где все незнакомо, где каждого человека ты видишь первый и, наверно, последний раз в жизни, — и это все очень важно, с каждым из этих людей я должен прожить целую жизнь. Кроме того, я тоже могу побыть в молчании, как тот президент и подумать о главном: кто ты и зачем пришел в этот мир. На все это у меня нет времени в суматохе и ерунде дней обыденных.

На самом деле неизвестность — это счастье. Потому что когда в тебе есть уверенность, что ты находишься под защитой, что Он тебя любит и о тебе всегда помнит, то неизвестности, трудностей и опасностей как бы не существует. Есть только необходимые испытания, иногда даже смертельно опасные, — но они необходимы. Другое дело, что эту защиту можно в любой момент утратить, и сохранение ее – это и есть самое главное.

Меня осуждают, что оставляю надолго семью. Мне самому это более всего тяжело, но я понял, что это как мой крест, мой обязательный ежегодный обет, жертва. И сами дети, и даже жена это постепенно начали понимать и меня почти не осуждают. Они видят, что поездки всех нас «обогащают». При всем том, что я ничего материального из них не привожу, но зато как много привожу покоя и тишины, мудрости и впечатлений, — всего того, что нам хватит надолго, на всю жизнь, что не купишь ни за какие деньги.

Тут советской власти нет
Мы всё кричим: отсталое село, вымирающее село. А они живут прекрасно и нам, городским, их догонять и догонять. В центре Кожевниково зашел в продуктовый магазин, в самый обычный магазинчик, где торгуют хлебом и всем остальным. А там, в красном углу, иконы висят. Сорок лет живу, но икон в магазине еще не встречал. Похоже, советская власть действительно заканчивается, во всяком случае, на селе.

В Кожевниково покой и тишина. Здесь даже дедушки уже сидят на скамеечках вблизи своих домов. У меня родители тоже живут на селе в тридцати километрах от города и там на скамеечках ни кто не сидит. Я заметил, что нужно отъехать минимум сто километров от ближайшего центра цивилизации, чтоб стали появляться старички и скамейки, чтоб стал обретаться покой в душах. Когда я жил в Москве, то замечал, что там нужно отъехать минимум 300-400 километров от Москвы, чтоб ее влияние перестало ощущаться, чтоб пошли исконно русские деревни.

У нас в области есть два монастыря – один в городе, другой в трехстах километрах. Городской монастырь это, конечно, хорошо, он тоже нужен, но когда ты побываешь во втором, загородном, увидишь этих отрешенных от мира молитвенников, наслушаешься тишины, без которой молитва невозможна, то городской монастырь за монастырь уже не считаешь.

В любом городе есть грех-грязь и этот грех он неизбежно распространяет вокруг себя. В селе, где живут мои родители, молодежь часто не хочет переезжать в город. Поначалу меня это удивляло, ибо в том селе нет ни работы, ни денег, нет ни каких перспектив. Но город, в котором мы, городские, видим единственное спасение, им чужд и враждебен, и интуитивно они чувствуют, что в городских условиях жить нельзя, что для души это вредно и губительно.

Поэтому, только после того, как я отъехал сотню километров от города, стали появляться настоящие традиционные, исконно русские села и деревни. Я уверен, абсолютно уверен, что именно в них живет русская душа, душа нашей такой противоречивой, вечно болезненной и одновременно такой великой нации. То есть она скрывается не в городах, не в храмах и монастырях, а в нашей нищей всеми забытой деревне, забытой людьми, но не Богом. Мы незаметно забыли о ней, о том главном, что мы имеем. И для встречи с ней, убогой, я отправляюсь каждый год в эти многотрудные, экстремальные путешествия и буду наверно ездить, пока позволит здоровье и будут средства.

Мне говорят, я часто противопоставляю город и деревню. Меня такие обвинения удивляют, потому что внутри меня большого противопоставления нет — я вижу достоинства и того, и другого, во мне живет любовь и к городу, и к деревне. Город тоже изобилует хорошими людьми, но их там труднее найти, им там труднее сохраниться.

В поездке мысль пробуждается. Меня самого каждый раз удивляет, что в путешествии я мыслю как профессиональный лектор. Здесь я тоже постоянно пребываю в мыслетворчестве, в неустанной внутренней работе.

Считается, что мы мыслим постоянно, не переставая ни на минуту, но о том ли мы мыслим? Здесь, в пути, ты понимаешь, что там, в оставленном тобой мире, за пределами этой тишины, в городе, в ее суматохе, в каждодневных делах и проблемах была вовсе не мысль, а лишь ее слабое подобие. Настоящая мысль началась только в путешествии.

В этом году меня почему-то несколько раз спрашивали о смысле жизни. Уже несколько лет ни кто не задавал этого вопроса и тут началось. Я стал задумываться, консультироваться, оказалось, что смысл не в том, чтобы искать истину, как я думал, а идти по пути истины, потому что истина давно всем известна, она нам дана, но следовать ей, помнить о ней всегда, каждодневно, ежесекундно – это и есть самое сложное в жизни. Не то, что она дана нам в какой-то религии, в ее заповедях, истина присутствует в каждом из нас интуитивно. И чтобы понять это, открыть ее в себе, порой нужно затратить целую жизнь.

После Кожевниково у дороги стоит кафе. Обычное кафе, перекусил-закусил и езжай дальше. Только у этого, похоже, нестандартный хозяин. Наш мир скучен и однообразен, а он своими силами решил его немного изменить. С этой целью рядом со своим кафе он создал музей ретро-автомобилей под открытым небом. Судя по номерам машин, он свозит их со всего мира – особенно много, почему-то, прибалтийских и грузинских номеров. А охраняет этот ретро-музей самая настоящая лиса, сидящая тут же на длинной цепочке. Подошел к ней, чтоб сфотографировать, она тявкнула, как заправская собачонка и юркнула в глубокую нору, которую сама же и вырыла.
На выезде из Томска тоже есть не менее оригинальное кафе, армянское, или даже ресторан, где для увеселения и привлечения посетителей хозяин поставил рядом клетку с двумя медведями. В городе нет своего зоопарка, потому возле клетки всегда шумно и людно. Хозяин этого кафе еще построил рядом армянскую часовню. Говорят, это единственная армянская православная часовня в Сибири. Единственная она или нет не знаю, но точно единственная, которая всегда открыта и где можно всегда взять свечи, заплатив за них любую сумму в специальный ящичек для пожертвований.
Остановка в деревне Екимово. Остановка как остановка, все хорошо, если бы здесь не жил еще один местный оригинал, который создал из обычной сельской остановки часовенку, в которой можно и от дождя с ветром укрыться и Богу помолиться. Нет, богата еще русская земля самородками, не утратившими юношеский задор с романтизмом и в зрелые годы.

Машин теперь встречается очень мало, и это несмотря на прекрасный асфальт. У нас дороги бывают хорошими только в двух случаях, когда они новые и когда их редко используют, — здесь объединились оба случая. Зато стали часто встречаться старые «Москвичи», причем ездят они без номеров. Это главный показатель того, что советская власть до этих места не дошла, а теперь уже и не дойдет.

Впереди летит косяк журавлей и я решил их догнать – все-таки подо мной одно из достижений современной двухколесной цивилизации. Разогнался до 80-ти, но к ним так и не приблизился. А они летят себе не спеша, курлычят о чем-то своем, наверно обсуждают последние новости или прощаются с нами до следующего года.

А чем, собственно, я хуже, почему не могу так же с наступлением холодов сниматься с насиженного места и «улетать» в теплые края? Вместо этого мы, люди, приковываем себя к одному городу, одной квартире, одной работе и держимся за них, как за ковчег спасения. Я тоже хочу каждую осень улетать в теплые края, я устал от этих сибирских холодов, но у меня это пока не очень получается. И захотелось как можно быстрее выехать за пределы этой холодной, промозглой и сумрачной Томской области.

Как только останавливаюсь, тут же нужно скидывать
одежду – я запакован как черепаха, со всех сторон у меня броня из одежды. Пока ты едешь – ты в осени, остановился – сразу лето. Раньше это не так сильно чувствовалось как сейчас, раньше подо мной был 50 кубовый тихоходный скутер, теперь почти вдвое больше. И я понял, что главное в пути, это теплые вещи и любая дырочка может стать целой трагедией, а когда идет дождь – это уже драма.

Однажды осенью я прокатил жену на скутере. После чего она скажет: Теперь я поняла, почему деревенские парни летом на мотоциклах ездят в ватниках.

Более всего на скутере всегда мерзнут руки, кисти рук, потому очень важно иметь теплые перчатки. Теперь на мне впервые пусть не новые, но фирменные мото-перчатки, руки в которых совсем не мерзнут. Один томский байкер, узнав что я собираюсь в дальнюю экспедицию, решил их презентовать. Позвонил. Я намекнул об оплате. Говорит: «Мне деньги не нужны». Часто ли мы сегодня, когда деньги это все, когда их сделали единственным смыслом жизни, когда они правят миром, а из нас делают общество потребителей, слышать подобные слова? Лично я их услышал впервые.

Новое рабство
Постоянства в этом мире нет и если раньше фуры возили бэушные «японки», то теперь они везут новые иномарки, собранные у нас же. И это замечательно, но печалит одно, что среди них нет ни одного действительнонародного автомобиля, того, который может себе позволить купить простой учитель, врач или крестьянин. В 90-е, когда у нас была «бандитская» демократия, выпускалась народная «Ока». После запрета «Оки», эту миссию взяло на себя японское старье, — сегодня народных автомобилей нет вообще. Почему это произошло, не ответит ни кто, хотя ответ знают все.

«Ока», действительно, была не самым качественным автомобилем, но простой народ ее любил, и она дарила ему то же. Она до сих пор ездит по нашим селам, хотя ее лет десять как не производят – это лучшее доказательство взаимной любви.
Сегодня стало выгодно выпускать авто как минимум для среднего класса, а малообеспеченный россиянин, каковых у нас большинство, опять остался без колес. Нам говорят, бери кредит и переходи в одночасье в средний класс. Но кредит, это новый цивилизованный вид рабства, разумный человек на него не пойдет. Посмотрите на тех, кто взвалил на себя эту ношу кредитного рабства, разве они живут? Они сами не рады, что поддались на уговоры банкиров. Нас кто-то обманул, сказав, что рабство отменено, нет оно просто изменило название, все остальное осталось прежним.

А еще я недавно узнал, что зависимость бывает не только наркотической, алкогольной, или скажем, компьютерной, но трудоголизм, это тоже зависимость. Это болезнь, от которой нужно лечить, от нее тоже нужно прописывать лекарства, а все воспользовавшиеся кредитом, ее потенциальные пациенты.

Вы скажете, как же быть, если нет квартиры или машины, и неоткуда ждать наследства. А кто сказал, что не откуда? Не знаю как в европейской России, но в Сибири, одна независимая организация провела исследование среди молодых семей, как к ним «пришла» квартира — результат превзошел все ожидания.

Всем известно, что заработать на квартиру в России трудно, почти невозможно. Молодым семьям задали вопрос, как они приобрели квартиру. Оказалось, что лишь 10 процентов воспользовались кредитами и всевозможными ипотеками, остальным квартира пришла сама разными способами – ее подарили или оставили родители, их дом попал под снос и тд.
Почему это происходит? У меня есть один знакомый, который живет в своем доме, он ни где официально не работает, но его дом постоянно растет в ширь. Я спросил у него: Где ты берешь деньги на стройку, если ни на кого не работаешь, пенсии не получаешь, а и дом строишь и вот микроавтобус купил. «Я давно понял, — ответил он, — что если я служу людям, то Господь обо мне всегда позаботится, Он меня никогда не оставит без куска хлеба». А вы говорите неоткого ждать наследства.

Смутное время
Советы пали, коммунистические идеалы мы сразу забыли, а новых нам ни кто не предложил. Получилось, что мы живем как бы в безыдейное, в смутное время. Я задумался: А в чем сегодня смысл жизни, и сам ужаснулся от пришедшего ответа. О чем мы слышим ежеминутно из всех коммуникационных дыр, в чем заключается единственный смысл нашего времени, в чем, так казать, источник счастья, ради которого стоит жить? Вот и получилось, что сегодняшний смысл абсолютно бессмысленен. Нам подспудно внедряется одна единственная ценность, единственный «бог» нового времени, которому стоит и имеет смысл служить, ради которого стоит жить, на который можно и должно молиться, — этот бог ДЕНЬГИ. А мы должны только работать, работать и работать и делать это как можно больше и лучше, потому что другой цели сегодня нет и быть не может. И мы все, незаметно для себя, в это поверили. То есть пришли к тому самому золотому тельцу, к язычеству, от которого столько веков бежали.

Нам говорят, что зарабатывать много нужно для того, чтобы прокормить свою семью, детей… Но денег мы зарабатываем все больше, мы покупаем все более комфортабельные квартиры, навороченные машины, но детей при этом рожаем все меньше. Это относится не только к России, а ко всем так называемым цивилизованным странам, везде идет необратимый демографический спад, пока страна идет по пути прогресса. Это стало законом: чем менее цивилизованная страна, тем менее она порочна, тем меньше в ней процент абортов и тем выше в той стране рождаемость.

И пока это происходит, мы все более удивляемся, как это происходит, что обретая все более совершенные авто, покупая новомодные квартиры, обрастая дорогими вещами, мы не становимся счастливее. Мы бежим от рабства, но попадаем в еще большее рабство. Мы бежим от телесной нищеты, но наша нищета духа только возрастает.

Я тоже не могу понять, почему наши деды и прадеды могли себе позволить иметь десять детей. У моей бабушки было еще десять детей. Ее одну, без мужа сослали в Сибирь, но все дети выжили. А я не могу себе сегодня позволить родить даже третьего, потому что со всех сторон из нас сосут деньги – платить приходится буквально за все, только воздух пока остается бесплатным. И все чаще задумываешься о тех людях, которые бросают все, утилизуют квартиры в городах и уезжают жить на земле, чтобы иметь свои дома и не кормить государственных нахлебников. И таких людей становится все больше. Похоже это единственный выход, пусть внешнее, единственное спасение из дней сегодняшних.

Самым счастливым человеком, которого я видел в последнее время был мужчина, проживший десять лет в пещере в Хакассии и «квартира» которого теперь тоже напоминала пещеру.

Да здравствует чипизация

Я решил задуматься, каков конечный итог прогресса, к чему мы в конце концов неизбежно должны прийти? Итог любого прогресса, который нас ожидает – это всеобщая чипизация населения цивилизованных стран. Это именно то, чего мы так боимся. И оказывается в 2007 году наш министр энергетики подписал закон о нано технологиях, обязующий каждого человека вскоре подключить к мировому интернету, то есть чипировать, чтоб можно было контролировать его местонахождение и тд, и в конце концов «вырубить» в любой момент.
* * *
На второй день пути уже устаешь от одних «важных» мыслей, от которых ты отвык за год. Но через какое-то время понимаешь, что ты еще и не начинал мыслить о действительно важном.

Под Батурино на моем пути встала первая старинная церковь, церковь иконы Божьей Матери Иверской в селе Чилино. От местных жителей узнал, что службы в ней случаются крайне редко, батюшка приезжает только по большой необходимости, а судя по заросшей тропинке, ведущей к церкви, служб в этом году еще не было.

У каждой страны своя «валюта»: из Казахстана к нам в Сибирь едут фуры с бесценными для Сибири арбузами, а назад они увозят бесценный для них сибирский лес.

Питаюсь я теперь как некогда в Москве: горячее только утром и вечером, в обед у меня легкий перекус, чтобы время не тратить на приготовление.

Скутерная мафия
А вон в кустах гайцы прячутся, только мне они не опасны, нищих скутеристов они не замечают. Интересно, почему наш государь решил переименовать милицию? Если он хотел что-то в ней улучшить, то я — за. Но тогда не понимаю, почему они по-прежнему прячутся от нас в кустах ради нашего же «блага», это подлость, а подлость не может быть благом? Говорят, Саакашкили, которого мы так ругаем, семь раз менял высшее руководство в своей полиции, пока они не перестали брать взятки и не начали реально работать, то есть помогать народу – что есть их главная функция. Там полицейский существует не для устрашения народа, а для реальной помощи на дорогах.

Одно переименование мало что даст. Ну, заменили мы когда-то КГБ на ФСБ, но ведь ничего не изменилось, КГБ осталось прежним. Я вот только не понимаю, как детям объяснить, почему милиция стала полицией и почему?

Не так давно у меня в Томске угнали скутер, у меня их было два. Я обратился в полицию, они приехали, составили бумагу и, выяснилось, что это все, что они могут сделать. Потом я неделю пытался узнать фамилию своего следователя, еще пять дней искал с нею встречи. А когда встретился – боже ж ты мой, русская красавица, вторая Оксана Федорова, ей нужно на подиуме выступать, а она в прокуренном кабинете сидит. Почему наши красавицы вдруг пошли в юристки? Мне, например, тоже красивые женщины нравятся, но сюда я пришел не за этим.

В результате бегания по кабинетам, я понял, что нынешняя милиция-полиция – это сложнейшая бюрократическая машина. Они уже и не работают, потому что давно поняли — чтобы получать зарплату, работать вовсе не нужно, достаточно создавать видимость работы.

Знакомый правозащитник мне посоветовал: если я хочу, чтоб дело сдвинулось с мертвой точки, нужно встретиться с начальником УВД Томской области генералом Митрофановым. Я записался к нему на прием, через неделю встретился, но эта система настолько прогнила, что даже это уже не помогает.
Я стал собирать информацию, оказалось, что скутеры полиция вообще не ищет. Раз на них не требуется ни прав, ни тех паспорта, ни тех осмотра, то это вообще не транспорт. И в результате в городе появилась преступная группировка, беспрепятственно собирающая скутеры и дорогие велосипеды. И доход от них не малый – мой старенький скутер стоил как половина автомобиля, а хороший велосипед стоит сегодня больше скутера.

Свой скутер я оставил на две ночи, — в первую ночь приметили, во вторую сняли, — то есть у них все поставлено на поток. Машина у меня под окном стоит уже пять лет и ничего, а скутер прожил всего две ночи. Не удивлюсь, если и полиция имеет с этого свой процент. Уж очень подозрительная тишина…

Хотя и среди них конечно, не мало честных людей, стоящих на страже народа, искренне преданные своему делу. Но эта система, этот полицейский бюрократический аппарат настолько прогнил, что изменить они ничего не могут.

Кто-то из мудрых сказал, что если в законодательстве страны так или иначе присутствуют десять заповедей, то та страна имеет будущее, если нет, то все усилия бессмысленны. Я не юрист, но думаю что в России с этим все в порядке. Как сказал один правозащитник: У нас лучшие законы в мире, но их ни кто не хочет исполнять.
* * *

Проезжаю деревню Базай, которую автострада разделяет на две половины. Эта деревня, это еще одно прекрасное доказательство того, что с нами сегодня происходит. Жителям деревни нужно как-то выживать и они нашли выход, — напротив каждого дома у дороги стоит небольшой лоточек, за которым стоит хозяйка дома, торгуя всем чем только можно: шишки, молоко, картошка, соленья в банках… А что вы хотите, советская власть закончилась, совхозы почили в бозе, теперь каждый выживает самостоятельно.

Базай — это еще и последняя томская деревня на новосибирской трассе. Остановился сделать последние звонки по местному тарифу. Мимо меня прошла девочка лет десяти, которая беседует по телефону и ведет младшего брата. Где-то я слышал, что в Индии, а это одна из последних действительно верующих стран, школьникам запрещено пользоваться сотовыми телефонами, потому что они пагубно влияют на формирующийся мозг ребенка. В России, как и в странах, где власть принадлежит бизнес корпорациям, и где на первом месте стоит прибыль, а уже потом здоровье людей, об этом ни кто не знает.

Когда сотовый бизнес еще не расцвел, «Комсомолка» решила провести независимый опыт: между двумя непрерывно работающими сотовыми телефонами они положили куриное яйцо. Через час непрерывной работы этих телефонов, яйцо наполовину сварилось.

окончание и фото смотрите на сайте
travel.drom.ru/19972/