Mararía. Capítulo 3.

Глава 2.

Capítulo 3.

Петухи в Фемесе начинают голосить исключительно после рассвета. А вот в предрассветной мгле ежедневно раздаётся завывание собак. Они собираются на деревенской площади, оставляя свои дворы на произвол судьбы, и ровно десять минут занимаются облаиванием церковной башни, задрав свои безмозглые головы. Всему этому есть разумное объяснение. В эти минуты башня приобретает чёрный цвет и, погружённая в серую пелену, напоминает дворнягам Марарию – местную ведьму, такую же высокую и чёрную, с блестящими глазами, похожими на бронзу колоколов. Петухи же скромно молчат, не мешая псам изгонять бесов из деревни.
Исидро открывает своё заведение, когда солнце только появляется на горизонте. Деревенские мужики, проснувшись, почти все без исключения, направляются в игорный дом в поисках утреннего глотка живительной влаги. Таким образом этим утром я познакомился со всеми мужчинами Фемеса. Население деревни было настолько мало, что всех обитателей можно пересчитать по пальцам. Сеньор Себастьян был тут главным и считался мэром этого «города». За ним следовал Исидро по понятным причинам. Затем сеньор Альфонсо, который умел читать, и горбатый Marcial. Все остальные считались никем и ничем в этой республике. Женщины же все были равны. Все, кроме Марарии. Mararía была высокой и сухой, как сам остров Lanzarote. Она не являлась немой, но могла долго не произносить ни единого слова. Жила в отдельном мире — мире, который считался всеми проклятым. В течение всего дня она оставалась взаперти у себя дома и никто не смел даже предположить, что же там делает одинокая старая женщина, прозванная в народе ведьмой. Некоторые не в меру любопытные селянки осмеливались подкрадываться к её хате, чтобы подглядеть через разбитую дверь. Так вот потом они заверяли подруг, что она кормила кого-то грудью! Одни утверждали, что ящериц, другие — летучих мышей! Поговаривают, что она проводит долгие часы в своей абсолютно пустой каменной ловушке без еды и воды.
В доме Исидро я познакомился с сеньором Альфонсо, местным почтальоном. Высокий, большеглазый, крючконосый, имевший внешний вид мальчишки. Он взял стул, присел рядом со мной и мы провели достаточно много времени за разговором, то и дело прикладываясь к своим стаканчикам. Он мне поведал много чего из своей жизни: О своей молодости, проведённой на Кубе, о сахарном тростнике, о производстве сладостей, о парусниках, о тайфунах в заливах Мексики, о домах негритянок, о голоде и жажде, о пригоршнях золота, о покойных товарищах и ещё Бог весть о чём. И в конце беседы он завёл разговор об одной женщине, по его словам, очень красивой, но одинокой, которая жила на острове. Сказав несколько фраз, вдруг, поднялся и начал нарезать круги своими широкими шагами, делать которые привык за долгие годы работы, при этом внезапно завершив свой рассказ. Следующие три стакана опустошились в компании сеньора Себастьяна, который был немногим выше El Geito, вчерашнего водителя грузовика. Он рассказал мне о его собачонке, очень маленькой и очень умной, имеющей зубки острые, как рыбий хребет, о своих сыновьях, о политике на берегах Африки, о войне в Испании… Затем с гордостью заявил, что он не мэр, а губернатор, перешёл на кладбищенскую тему, после на церковную. Как и прежний собеседник он упомянул о женщине, самой красивой на этом острове, но опять же оборвал себя на полуслове, допил налитое и отправился по своим делам. Четвёртым в иерархии шёл Marcial, он меньше всех спал, больше всех пил и ни за что никогда не платил, постоянно улыбался и плакал, а также получал повсеместно подзатыльники и тычки. В это утро он тоже был тут как тут, едва солнце осветило вершину Тинасора. Приблизился к столу, застыв в улыбке в свойственной ему манере деревенского дурачка. Я подумал было, что он собрался просить прощения за произошедшую прошлой ночью выходку или жаловаться, но в его взгляде не присутствовало ни злобы, ни грусти, ни ненависти, только улыбка, выдававшая превосходное расположение духа. Попросил меня пригласить его к застолью и уселся рядом.
Вошел Исидро со словами:
— Субботнее утро, Марсиаль, у меня не осталось вина.
Горбун извернун голову.
— А я пойду и найду его.
— Завтра приедут рабочие с Белого Пляжа, они захотят выпить.
Горбун покачал головой.
— Ты же знаешь, что тебе нужно делать. Погрузи пустые бочки на верблюда и отправляйся в Угу.
Убогий вышел не попрощавшись, чего-то ворча. Через четверть часа оба горбуна шли нога в ногу в направлении соседней деревни. Я обрадовался, что Исидро не стал следующим моим собеседником, так как немного утомился от двух предыдущих. Вышел из дома, чтобы немного порыскать по окрестностям. Прогулга затянулась надолго, мне оказалось интересно бродить по улочкам, заглядывая во дворы. Время прошло быстро и, вернувшись в хостел, обнаружил сидящую за столом компанию, игравшую в карты. Игра сопровождалась утолением жажды вином, которое уже успел привезти Марсиаль. Мужчины серьёзно погрузились в игру. Они вздыхали, подмигивали, подтрунивали друг над другом, но всё закончилось тем, что сеньор Себастьян бросил карты на стол, видимо, исход партии был решён, и сразу разразился такой шум, что Риполь, пёс мэра, выбрался из угла, где мирно почевал и присоединил свой лай к крикам игроков. Вдруг, он прекратил тявкать, навострил уши, принюхлся, затем с рыком выбежал из казино. Горбатый так подпрыгнул, что едва не перевернул стол, вытянул указательный палец и заорал: «Она идёт! Она идёт!» И побежал в след за собакой. Сеньор Альфонсо остался спокойным, посмотрел на меня и пояснил:
— Мария, ведьма. — и добавил — Ворона! Если хотите, можете посмотреть на неё, лично я сыт по горло. Выпил полностью свой стакан и собрал карты. Исидро остался стоять рядом с бочками улыбаясь. Сеньор Себастьян, казалось, дрожал. Я несколько мгновений пребывал в растерянности, борясь со своими чувствами, но потом шагнул за порог. Горбун выжидал, присев у ближайшего угла. Посмотрел поверх его головы и увидел женщину, которая пересекала площадь — высокая, худая, покрытая чёрным манто. Незакрытыми оставались только широкораспахнутые глаза, испуганные, как у сеньора Себастьяна, и ступни, пыльные и растрескавшиеся, как эта вулканическая земля. За ней бежали пацаны с гневными криками:
— Ищи, ищи, Марария, день уже наисходе!
Марсиаль посмотрел на меня с видом полного идиота, в лягушиных его глазах искрились огоньки, потом он прыгнул на середину дороги, сложил ладони рожком и неистово заорал:
— Ведьма, ведьма!
Но ведьма даже не повернула голову, удалялась быстрым шагом и, в конце концов, растворилась между домами.
— Ищи, ищи, Марария, день уже наисходе! — продолжало доноситься издалека.

Продолжение.