«Выдь на Волгу…» - часть 4

часть 1. В основном, Самарская
часть 2. Тольятти, Самарская Лука и Сызрань
часть 3. На родине Купающегося Красного Коня
Еще в июле в четвертой части рассказа о поездке на Волгу я намеревалась рассказать о «городе контрастов», о городе с бородой и о том, что русскому смерть – а немцу хорошо.
Тут просится фраза про «обещанное полгода ждут».
Никто, конечно, не ждет.
Но и бросить в уходящем году «хвост» волжского опуса никак невозможно.
Поэтому переезжаем вдоль гидротехнических сооружений с правого берега Волги — на левый:

Волжская поездка удивила несколькими городами: они практически не известны массовому автотуристу (по крайней мере, на этом сайте отчетов о них я не встречала), но способны удивить своей историей и рассказом о ней. Так в городе Балаково за три часа мы посетили два музея: из первого вышли ярыми белогвардейцами, из второго – пламенными революционерами.
Первый – это усадьба купца Паисия Мальцева:

Братья Анисим и Паисий Мальцевы принадлежали к уважаемому купеческому роду, были они старообрядцами, торговали зерном, участвовали в создании хлебной биржи, занимались кожевенным и салотопным производством.
Их отец, Михаил Тимофеевич, получил земельные наделы за героизм, проявленный в Крымской войне. Так говорят некоторые краеведы, но это неточно. Одно ясно: удачливость в делах позволила Михаилу Мальцеву стать на Среднем Поволжье настоящим хлебным королем, и эта деловая хватка передалась по наследству и его сыновьям. Их хлебные пристани в Балаково по грузообороту шли сразу после таких гигантов хлеботорговли, как Астрахань, Самара и Казань.
Еще со времен некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо» у нас сложился образ «купчины тостопузого», хорошенько укорененный в сознании советским кинематографом (чего стоит «Угрюм-река» или какие-нибудь «Тени исчезают в полдень»). Но знакомство с представителями русского купечества конца XIX – начала XX века показывает, что в этой прослойке русского общества сформировалась определенная часть людей, увлеченных не только барышами, но и уделяющих внимание искусству, коллекционированию современной живописи, да и свои дома обустраивающие по последнему слову архитектурной моды.
Вот примером такого просвещенного купца и предпринимателя может служить Паисий Михайлович Мальцев. Он учился в Московском университете, водил знакомство с Чеховым и Гиляровским, коллекционировал редкие книги (сейчас они являются основой уникального собрания Саратовского университета), к перестройке его дома по последнему слову архитектурной моды приложил руку сам Шехтель.

Невозможно представить, чтобы «с таким счастьем – и на свободе». Но это было именно так: Паисий Мальцев никогда не был женат. Вернее, он делал предложение руки и сердца одной богатой итальянке, в которую был страстно влюблен. Чтобы прекрасная иноземка чувствовала себя привычнее в волжском городе, свой особняк в Балаково Паисий Михайлович превратил в итальянское палаццо:



Но все оказалось напрасно: жестокосердная даже не переступила порога этого дома.
Обо всем этом нам рассказала экскурсовод музея, расположенного сегодня в стенах мальцевского особняка. Так же как и о том, что из подлинных предметов обстановки здесь сохранился только этот хозяйский письменный стол здоровенный, как хлебная баржа:

Интерьеры воссоздавались на основе проведенной реконструкции внутренних помещений, для этого пришлось снимать целые наросты нескольких слоев краски и побелки:




Особенно роскошной и изысканной выглядит комната в мавританском стиле – дань ориентальной моде того времени:


А вот наборный паркет торжественного зала мальцевского дома – это современная работа:

Причем рисунок взят буквально «с потолка» — это отражение потолочной лепнины в паркете:

Реставрация дома купца Мальцева продолжается – вид со стороны внутреннего двора:

Причем свидетельством купеческой основательности является разрушенный брандмауэр, хотя фигушки он бы разрушился, если бы ему не помогли местные жители, позарившиеся на добротный кирпич:

Между этим домом и хлебной пристанью братья Мальцевы выстроили Свято-Троицкий храм – старообрядческую церковь, вмещающую в себя 1200 молящихся. Строительство шло по проекту Федора Шехтеля и обошлось братьям-благотворителям в немыслимую по дореволюционным временам сумму в миллион рублей!


Купола церкви были покрыты сусальным золотом, а мозаичное панно было выполнено на столь высоком уровне художественного мастерства, что даже в годы советской власти было под охраной государство как памятник монументальной мозаичной культуры.
Церковь была сохранена как здание – но ее предназначение в корне изменилось: в 1930-е годы там был размещен театр. Так что творческие эксперименты с постановкой мистерий в стенах храма товарища Искремаса в фильме «Гори-гори, моя звезда» — это не совсем вымысел, получается.

Судьба Паисия Мальцева после революции сложилась трагически: перед новой властью он пресмыкаться не пожелал, был арестован, держался независимо и бесстрашно, был расстрелян, и даже место его захоронения неизвестно.
Это кажется настолько несправедливым, что мы на протяжении всей прогулки по старинным балаковским улицам не могли сдержать возмущения. Невозможно примириться с этой трагической страницей истории нашей страны, когда умные, деловые, трезвые, предприимчивые люди были брошены под колеса революции.
И следы той старой, дореволюционной России, казалось, только убеждали: кто честно трудился – тот и жил достойно.



Но вот мы добрались еще до одной балаковской достопримечательности – дома-музея Василия Чапаева.
Вернее, это «изба-музей»:

А еще точнее, это дом его отца.

Хибарка рядом – это бывшая столярная мастерская, в которой трудился отец будущего легендарного командира. Он был отличным столяром и плотником, передал свое мастерство сыновьям, целой бригадой они трудились над заказами балаковцев и жителей окрестных деревень. Сохранились их инструменты и один из образцов работы семейства Чапаев – основательный шкаф.

В столярке сейчас располагается касса, где можно приобрести билеты и заказать экскурсию. Мы от экскурсии отказались, но скучающая от отсутствия посетителей смотрительница музея, видя наш искренний интерес, не выдержала – и принялась рассказывать о бурной личной жизни Василия Чапаева и его сложном характере, о прототипах персонажей знаменитого кинофильма про Чапая, о судьбе его детей и внуков и так далее.
И в этом рассказе самое интересное – это как раз то, что речь идет о Чапаеве как конкретном человеке. Потому что есть еще три Чапаева: это герой повести Фурманова, персонаж фильма Васильевых и – ничего не попишешь! – главный герой русского анекдота (с ним разве что Штрилиц может потягаться). Есть еще «Чапаев и пустота» — но сейчас не об этом.

Так вот реальный Чапаев открывается совершенно с другой стороны, когда знакомишься с обстановкой крошечного дома в Балаково.

Именно сюда двадцатилетний Василий привел жену – шестнадцатилетнюю поповну Пелагею. Недовольство этим мезальянсом высказали оба родителя: какая из дочки священника будет жена для плотника? И как можно девушку из духовного сословия отдавать в крестьянскую семью?
Молодые влюбленные были непреклонны. И все же умудренные жизнью отцы оказались правы: ничем хорошим брак этот не закончился. Кроме детей: к моменту ухода Василия Чапаева на военную службу у них было двое сыновей и дочь.
Жизнь под началом сурового свекра Пелагее показалась до такой степени невыносимой, что она вскоре нашла себе новую любовь – железнодорожного кондуктора – а детей оставила на попечение деда.
Когда Василий вернулся домой на побывку после ранения, он попытался наладить мир в семье. Пелагея сказала, что сбежала из дому из-за попреков свекра. Иван Степанович резонно замечал, что было чем попрекать, раз невестушка умелась от детей к полюбовнику. Василий Иванович взял обещание с обеих сторон жить дружно – но попытки примирения ожидаемо пошли прахом после его отъезда на фронт.
Крах своей семейной жизни переживал тяжело. Тем более, что дальше началась вообще какая-то Санта-Барбара, говоря сегодняшним языком. В одном из боев погиб друг Чапаева, Петр Камешкерцев. Василий Иванович приехал к вдове погибшего товарища и предложил забрать у нее двоих детей, чтобы воспитать как своих (читай: еще двоих подкинуть деду Ивану, пока сын воюет на фронтах). Вдова – тоже Пелагея – неожиданно согласилась, но и сама изъявила полную готовность влиться в большую чапаевскую семью.
Все в тот же крошечный домик Василий Чапаев привозит пополнение: новую жену и двоих приемных детей. Вот уж соседи вволю почесали языки! Тем более, что со своей новой невенчанной женой Василий Чапаев находился в несколько странных отношениях: друг друга они не любили, поэтому не считали зазорным заводить мимолетные отношения на стороне. Пелагея постепенно прониклась ненавистью к гражданскому мужу, причем это была ненависть деятельная, активная. Есть версия, что именно Пелагея Камешкерцева сдала его белым, об этом вроде как рассказала родная дочь Чапаева в письме Надежде Крупской.
В общем, как говорил один бессмертный персонаж, «ему надо было просто со своими женщинами разбираться и пистолеты не разбрасывать, где попало».
Но, конечно, Чапаев – настоящий красавец. На всех групповых фотографиях взгляд безошибочно прежде всего останавливается на его невысокой, но подтянутой фигуре, чистом белом лице и залихватских усах:

Кстати, на центральной фотографии в верхнем ряду – похороны Григория Чапаева, брата, жестоко убитого на глазах у отца во время эсерско-кулацкого мятежа в Балаково. Когда Василий Чапаев узнал, как его брата носили по городу на штыках, а бедноту, выступившую против кулаков и эсеров, заперли в мучном сарае (в том числе и его отца), он поспешил в Балаково. Мятеж был жестоко им подавлен, с лабаза сбиты замки – и взору предстала ужасная картина: вплотную друг к другу стояли трупы с искаженными мучительной смертью лицами. За ночь в плотно забитом людьми помещении почти все погибли. Выживших было крайне мало, среди них – Иван Степанович Чапаев. Когда его вынесли на воздух, он потерял сознание и долго пребывал в беспамятстве. А от пережитой накануне страшной смерти младшего сына он поседел как лунь.
Эти трагические события имели огромные последствия: на городскую буржуазию была наложена огромная контрибуция, а увидевшие страшную расправу над бедняками люди начали записываться добровольцами в отряд Чапаева.
Вот тут начинаешь сочувствовать простому крестьянству, и уже забываешь о несправедливой кончине уважаемого купца Паисия Мальцева.
Так что музей очень маленький – но информации вокруг него очень много.
Например, еще один экспонат – платье, принадлежавшее Марии Поповой:

Она была прототипом той самой Анки-Пулеметчицы из фильма Васильевых (в книге ее нет). Анной ее назвали в честь Анны Фурмановой, жены политрука Фурманова. Ее, кстати, называют еще одной чапаевской любовью. Фурманов страшно ревновал супругу к бравому комдиву и всячески кляузничал на него в штаб, естественно, не упоминая о личном и никак не отражая этот аспект в своем литературном сочинении.
Так вот, Мария Попова сначала была санитаркой, потом – бойцом в чапаевской дивизии. Об этой странице своей биографии она написала режиссерам Васильевым, которые обратились ко всем знавшим Чапаева с просьбой: поделиться своими воспоминаниями для создания фильма. Попова и поделилась, да так, что режиссеры экстренно ввели в фильм роль Анки-пулеметчицы.
После гражданской Мария Попова закончила факультет советского права МГУ и в 1931-1936 годах служила в торговом представительстве СССР в Германии, затем до 1937 года – в Стокгольме. С послом СССР в Швеции Александрой Коллонтай они были подругами.
Об этой неожиданной стороне жизни «Анки-пулеметчицы» рассказывают ее фотографии в чапаевском доме:

Среди немногочисленных, но информационно емких экспонатов чапаевского дома – саратовская гармошка:

После посещения музея гармони деда Филимона я себя считаю непревзойденным специалистом по части всевозможных гармоней. Так вот отличительным признаком саратовской вариации этого инструмента является наличие прикрепленных к корпусу колокольчиков. Саратовскую гармонь полюбили народы Поволжья, а калмыки считают ее своим национальным инструментом. Знаменитый калмыцкий танец (лучшее у ансамбля Моисеева, на мой взгляд!) исполняется именно под перебор саратовской гармони.

Напоследок сотрудница музея рассказала, что он пользуется колоссальным успехом у иностранных гостей. Нет, не туристов, конечно, а у многочисленных командированных, которые приезжают со служебными целями на региональные предприятия. Как ни удивительно, иностранцы знают Чапаева! Поэтому в ближайшее время установленный во дворе дома бюст легендарного Василия Ивановича будет приведен в подобающий вид:


В неожиданно интересном Хвалынске и не менее удивительном Балаково мы провели полдня, а в этот день предстояло добраться до Энгельса/Саратова через города – бывшие немецкие колонии на левом берегу Волги. Почему на левом – нам объяснили проживающие в Энгельсе родственники. Этот берег считался неплодородным, степным, труднодоступным, в отличие от веками обрабатываемых земель по правому берегу. На освоение этих новых земель и была направлена политика императрицы Екатерины II, в результате успешного воплощения которой возникли поселения немецкого Поволжья.

Одно из них – бывший Цюрих, а ныне – село Зоркино.
С саратовской, гм, так называемой «трассы»…

…сюда ведет окаймленная двумя рядами стройных пирамидальных тополей дорога:

Цюрих-на-Волге был основан в 1770-х годах немецкими колонистами из Гессена, Саксонии и Нассау, и основным занятием местных жителей было сельское хозяйство, столярное и кузнечное ремесло.
О немецком прошлом поселения свидетельствует церковь Иисуса Христа…

…а также сохранившиеся с начала XX века постройки: дом бывшего пастора, амбулатория, больница, школа:

Особенностью колонистских домов являются дома с вальмовыми крышами – то есть четырехскатными. Вот немецкий дом:

А это, для сравнения, русский:


Несмотря на громкое историческое название, волжский Цюрих был небольшим поселением.
А вот самую крупную немецкую колонию нарекли в честь императрицы – Екатериненштадт. Сейчас этот город называется просто – Маркс, но память о рачительной самодержице увековечена в местном сквере (памятник практически не видно из-за вечернего солнца, но предъявить более приличного нечего):

В современном Марксе – полная свобода вероисповедания: здесь действую православная церковь, мечеть, евангелическо-лютеранская церковь Святой Троицы…

… и римско-католическая церковь Христа Царя:


В городе работает краеведческий музей, рассказывающий об истории немцев Поволжья, но туда мы уже не успели. К некоторому облегчению, потому что четвертый музей в день с сорокаградусной жарой – это чересчур даже для меня.
Поэтому с раскаленных улиц…


…свернули мы в сторону городского пляжа:

Противоположный берег Волги здесь особенно живописный:

Пляж расположен в непосредственной близости от Марксовской городской пристани, в честь носителя градообразующего имени здесь установлен памятник, в силу каких-то немыслимых землемерных маневров оказавшийся в буквальном смысле за решеткой:

И то верно: что такого хорошего сделал этот самый Маркс для одноименного города?
А вот Фритьоф Нансен – сделал, о чем свидетельствует мемориальная доска и памятник:

Для меня очередным открытием этой поездки стала информация, что Нансен – не только отважный полярный исследователь и выдающийся ученый, но и активный политический деятель, филантроп и лауреат Нобелевской премии мира, присужденной ему в 1922 году. Он многое сделал для спасения умирающих людей в Поволжье, не только вышел на трибуну Лиги Наций и сказал: «Найдётся ли здесь среди нашего собрания хоть один человек, который посмеет сказать, что он скорее готов допустить гибель 20 миллионов человек от голодной смерти, нежели оказать помощь Советскому правительству?» — но и лично в 1921 году прибыл в Поволжье, чтобы принять участие в работе организованных им столовых. Большая часть полученной им Нобелевской премии пошла также на благотворительные цели. А еще он принимал активное участие в судьбе беженцев из России: после эмиграции в Европе по так называемым «нансеновским» паспортам жили Анна Павлова, Игорь Стравинский, Марк Шагал.

На этом познавательная часть нашей поездки была исчерпана. Далее было общение с родственниками из Энгельса, из которых старшему – за 90 лет. Патриарх этой семейной ветви был военным, попал на службу в Энгельсскую Военно-воздушную базу в советское время, да так и остался. Семейные посиделки завершились глубокой ночью, так что завершение маршрута прошло на высокой эмоциональной ноте.
Напоследок – прогулка по Саратовской набережной. Программу саратовских гуляний пришлось корректировать: уже к 11 утра температура приближалась к 40-градусной отметке, находиться на городских улицах в таких условиях было немыслимо.



Вот такой получился «Волжский маршрут»: познавательный, красивый, неожиданный. Наибольшее впечатление произвели как раз не знаменитые волжские города (Самара, Саратов), а ранее не известные небольшие живописные городки и села (Хвалынск – родина Купающегося Красного Коня, Балаково, Ширяево).
Хотелось бы продолжать – но двигаться от Жигулей вверх по Волге, к Ульяновску, Казани. Поживем – увидим)))